Увидеть, что она была в порядке. Что ничто ей больше не угрожало.

– Пойдемте к ней в палату, – сказал мистер Соболев рядом с нами, – только не будем входить к ней толпой. Иначе нас отсюда быстро выгонят.

Я кивнул и присел на стул, отпуская Марию.

– Идите, я подожду, – ответил я и опустил голову на стену, прикрывая глаза.

Они были ее семьей, поэтому я действительно мог подождать. Я должен был успокоиться прежде, чем войду туда.

– Знаешь, когда она в универе получила сотрясение мозга, то я думала, что хуже с ней уже ничего не может произойти, – пробормотала Джи, которая неожиданно оказалась рядом со мной, – но оказалось, что может…

– Хороший у тебя способ подбодрить, – сказал я в ответ уставшим голосом.

– Ты же знаешь, как я к ней отношусь. Она для меня также дорога, как и для тебя.

– Знаю, прости, – я открыл глаза и посмотрел на ее заплаканное лицо, – я просто боюсь ее потерять.

– Также, как и я, – она похлопала меня по ноге, – Генри, она так легко не сдастся. Ты это знаешь. Она живет ради тебя и вашего малыша.

Я не стал ничего отвечать, а просто кивнул. Потерять одного из них было бы самым ужасным событием в моей жизни.

Когда ее родственники зашли к ней в палату, а затем вышли, мне наконец-то разрешили зайти в палату. Я попросился зайти туда один, так как хотел побыть с ней наедине, как мы это всегда делали.

Только я и она.

Зайдя к ней в палату, я остановился, так как вид ее, лежащей на больничной кровати, с отеками на лице и подключенной к куче приборов, просто шокировал меня.

Но выйдя из ступора, я все-таки набрался сил и подошел к ней. Ее лицо было в небольших порезах и синяках. Ее руки тоже были в небольших порезах, но я увидел, что на левом запястье был гипс.

Аккуратно опустившись на стул рядом с ее кроватью, я взял ее правую руку в свою. Она была прохладной и очень бледной.

Я поднес ее руку к своим губам и начал покрывать ее поцелуями.

– Боже, малышка, – прошептал я и почувствовал, как слезы полились из моих глаз. Видимо, слишком долго я их сдерживал.

Ее глаза были закрыты, а вид ее был полностью расслабленным. Она всегда так выглядела во сне.

Только вот сейчас это был принудительный сон.

– Я здесь, малышка, – я вновь поцеловал ее руку, а второй положил ее на округлившийся живот, – папа здесь. С вами двумя все будет хорошо.

Я был рад, что с малышом тоже все хорошо. Наверное, Вероника пыталась защитить свой живот при аварии. Защитить нашего малыша.

– Боже, малышка, я так сильно тебя люблю, – я приподнялся, чтобы оказаться прямо над ее лицом, – прошу тебя, вернись ко мне. Открой свои прекрасные глаза и вернись ко мне.

Я легко прикоснулся к ее губам, а потом почувствовал, что мои слезы начали капать на ее лицо, поэтому я осторожно их вытер, чтобы соленая жидкость не попала в ее раны.

Пока я сидел и тихо шептал ей слова любви, то не заметил, как в палату вошел врач.

– Мистер Ричардсон, я думаю, что я должен вам кое-что сказать, – произнес доктор, а я все еще продолжал сжимать руку своей жены и поглаживал живот.

Мне не хотелось ни с кем говорить. Единственный человек, от которого я ждал слов, находился сейчас в коме.

– Мистер Ричардсон, – вновь позвал меня доктор.

– Я вас слышал, – мой голос был раздраженный, – что я еще должен знать? Что она не выйдет из комы? Что она так и будет подключена до конца своей жизни к аппарату? Что еще вы мне должны сказать?

– Травма головы – это всегда сложно, – произнес спокойным тоном врач, подходя к кровати с другой стороны и проверяя показатели, – она в коме, в принудительной коме. Но мы не можем держать ее в таком состоянии долго. Максимум пару дней.