– Семнадцать миллионов?! Все ему?

– Только-только приехал, и нате вам?!

– Мы здесь двадцать лет вкалываем и имеем (нецензурно), а ему, говнюку, раз – и семнадцать миллионов?!

Была глубокая ночь. Русские американцы то зажигали свет, то тушили, смотрели в темноте на жен, которые делали вид, что спят. Кто-то выходил во двор, поднимал голову, молча смотрел на желтую безразличную луну, шептал: “Семнадцать миллионов… Зачем грузину столько миллионов?!”

То, как я выиграл семнадцать миллионов, требует особого рассказа. Неделя советского кино в Голливуде, где показывали и мой фильм “Поездка товарища Сталина в Африку”, прошла с большим успехом, но я не участвовал в ней. Я лежал после операции в палате госпиталя “Добрый самаритянин” и надувал цветные воздушные шары. Этого требовал врач, чтобы что-то стабилизировалось в моих легких и сердце. Американские кинематографисты, оплатившие дорогую операцию, какое-то время посещали меня, смотрели, как я надуваю шары. Один из них, Фрэнк Пирсон, президент Гильдии сценаристов США, предложил совместную работу над моим же сценарием, который он читал в английском переводе. Он, Фрэнк Пирсон, после больницы отвез меня в свой небольшой летний домик на берегу Тихого океана, дал ключи, телефон и оставил одного писать. Пляж был пустой, по белому песку ходили пеликаны, точь-в-точь такие же, как в Жервазио. Некоторые из них влетали в открытые балконные двери, вызывая у меня страх. Иногда приезжали друзья. Александр Половец, издатель еженедельного журнала “Панорама”, сказал: “Ираклий, раз в неделю давай мне рассказ, я плачу не как «Нью-Йоркер», но и не пятьдесят долларов, как Бершадер”. Я не знал, кто такой Бершадер, но, при идеальной жизни Робинзона Крузо, надо было кормиться самому и кормить пеликанов, которые научились открывать дверцу моего холодильника своими жутковатыми клювами. Когда они обнаруживали, что он пуст, глаза их наполнялись гневом. Пеликаны смотрели на меня не мигая, потом начинали гудеть и щелкать громко, зло. Фрэнк Пирсон, хозяин моего “карточного домика”, был далеко, в Аргентине, снимал кино.

Я решил на время отложить сценарий и переключился на рассказы для журнала “Панорама”, где получал реальные деньги, “больше, чем у Бершадера”.

Александр Половец и читатели журнала были довольны. Жизнь стала налаживаться. Пеликанам нравилось прокалывать воздушные шары, которые я продолжал надувать. Так пеликаны шутили со мной. Я ходил по пустынным океанским пляжам, плавал в холодных весенних волнах Тихого океана и по-своему был счастлив. Даже очень счастлив.

В Грузии началась война с президентом Гамсахурдией. Мои тбилисские друзья были кто на его стороне, кто против него (против было больше). Возвращаться в Грузию мне не очень хотелось, так как я не знал, с кем быть? Я оказался кем-то вроде дезертира. Писал для “Панорамы”. Мое графоманство расцветало. Но вот я остановился, иссяк. Утром надо было иметь готовый рассказ для журнала “Панорама”, а сегодня ночь, и я не знаю, о чем писать. Америка не питала меня историями. Я находил их в прошлой своей, доамериканской жизни. Вот и в этот раз вспомнил, как мой друг Жанри Лолашвили рассказывал о человеке по имени Аквсентий Ашордия, который жил в горной мегрельской деревне и был зоотехник. Как-то этот Аквсентий проверил свою единственную облигацию и не поверил глазам. В газете “Коммунист” была напечатана таблица выигрышей, номер его облигации совпал с номером самого высокого выигрыша СССР. Сто тысяч рублей! Аквсентий завопил от радости! Разбудил жену. Они оба смотрели то на облигацию, то на последнюю страницу газеты. Победителем был он, Аквсентий Ашордия! Получить выигрыш можно только в Тбилиси, в Центральном банке на проспекте Руставели, 24. Аквсентий готовил себя в поездку тщательно, обдуманно, как средневековый рыцарь в крестовый поход! Муж и жена держали в тайне случившееся, не дай бог кто узнает и выкрадет облигацию. А до Тбилиси, до Центрального банка, длинная дорога: из их горной деревни на попутной машине до Кутаиси, там ночным поездом до столицы Грузии.