– Теперь мы должны привыкнуть к данному миру.

– Подожди! Психиатр говорил, что сновидения – это патология. Значит, какие-то больные все же видят сны?

– Не то чтобы… – Иван задумался. – Люди с измененным сознанием…

– То есть если мы каким-либо образом изменим наше сознание, то сможем видеть сны? Что же нам принять? Алкоголь? Наркотики?

– Нет! Алкоголь и наркотики его разрушают. Измененное сознание имеют особенные люди, которые живут не в полной мере в нашей реальности. Они чувствуют и мыслят по-другому. Нельзя войти в это состояние и выйти прежним.

– И кто же эти счастливчики?

– Думаю, это не осчастливливает их жизнь, а усложняет.

– Была бы рада снова начать видеть сны!

– Вряд ли.

– Почему? Что для этого сделать?

– Надо было родиться с определенными генами… ну, или сойти с ума.

– Похоже, я уже близка ко второму варианту. Но снов все еще нет. Давай отыщем особенных людей и войдем в их сновидения.

– Проблема в том, что, скорее всего, в таком мире нет ни оборудования, ни ученых, которые помогли бы нам это сделать.

– Нужен Виктор… или твои родители.

– Нам нужен план, как вызволить тебя отсюда. Не думаешь ли ты, что я рискну залезть в сон какого-нибудь шизофреника, чтобы там сойти с ума? Из нас двоих только ты настолько сумасшедшая, чтобы запрыгнуть в голову другого сумасшедшего.

– Из нас двоих я единственная готова действовать, а не разглагольствовать на околонаучные темы. Что ж, завтра придешь, и я признаю тебя мужем. Все остальное объясню дезориентацией и бредом. Думаю, выпишут. Заберешь меня, и поедем к Виктору и Марии.

– Не уверен, что все так просто, но давай попробуем. Непростой народ эти психиатры…

За дверью послышалось знакомое «Пс».

– Тебе пора. До завтра.

Он сорвал пальто с моих плеч и побежал вниз по лестнице.

Я вернулась в палату.

В палате, кроме меня, находились еще двое больных. Девушка-анорексичка сидела с поджатыми коленями, уставившись в потолок. Напротив нее полная женщина с гнездом смоляных волос лежала на продавленной кровати, глядя в потолок, периодически вздыхая:

– Как скучно!

Дополняли и без того мрачный вид черные решетки на окнах. Пришло трое незнакомых мне врачей. Каждый спросил:

– Как вы себя чувствуете?

Хотелось нагрубить, но я, натянув улыбку, ответила, что хорошо. И, не теряя ни минуты, перешла в наступление:

– Примите мою искреннюю благодарность за ваш тяжелый труд! Не представляете, какое счастье обрести себя в этих прекрасных стенах! Мне стало гораздо лучше! Вчера ко мне приходил муж, я растерялась, но теперь подтверждаю, что вспомнила! Мои «реальности» и «путешествия во времени» были снами, которые пропали. Я чувствую себя великолепно и готова жить как полноценный член общества!

По всей видимости, на этот раз моя речь произвела нужное впечатление, и вскоре меня отвели к Валентину Германовичу.

Кабинет оказался маленькой каморкой под лестницей. Там еле вмещались стол, накрытый кружевной скатертью, на котором дымилась чашка чая с молоком, стул с доктором и кушетка с четырьмя практикантами.

Психиатр аккуратно двумя пальцами взял чашку за позолоченную ручку, поднес к лицу, поводил у носа, прикрыв веки, с наслаждением вдохнул пар, длинно подул, затем сделал маленький глоток и вернул ее на место.

– Присядьте где-нибудь, – не отрываясь от чаепития, предложил он.

Я огляделась. Выбора, где присесть, не было. Студенты, словно снегири на проводах, уплотнились, оставив мне потертый дерматиновый краешек банкетки. Они еле слышно перешептывались и хихикали:

– Смотри на него! А говорят, сумасшедшие не заразны!

– У него, наверное, ни жены, ни детей нет.