Моим совершенством всегда был покой. Утопическое состояние моей мечты. Молчащая, умиротворённая совесть, равномерно падающий снег за окном, никаких намёков на чувство вины на горизонте, выполненная жизненная миссия, мурчащая из динамика твоя песня с доброжелательной к своему слушателю гитарой. Можно добавить потрескивание камина для пущей утопичности. Примерно такими штрихами я вижу эту картину.

Она ― чистое совершенство. Но ведь я же сама уже написала, что этого не бывает. Домик с персональным раем приобрести невозможно, именно это и замечательно.

Ты не можешь купить себе покой. Но ты способен каждый день своими поступками делать вклады в то, что будет потом в твоей голове. Не идти поперёк своей совести, накопить денег на постройку камина, почаще включать твой альбом «Beast Epic». Когда-нибудь наступит зима, а там и какой-никакой снег приложится.

И побольше отправлять свои письма, пряча от себя их в конверт, чтобы не успеть перечитать.

Встретимся зимой. В моих наушниках. Ты, я, гитара, снег.

What does the night

Have to do with the day?

I should not ask what.

Хэй. Мы только познакомились, но я уже пишу вам. Возможно, вы знаете, что это такое ― вернуться с первой встречи с кем-то, зайти домой, закрыть дверь и прислониться к ней спиной, задумавшись о том, как хорошо вы провели время, кем могли бы стать вместе, какие интересные у нового знакомого черты лица и как же теперь вернуться в ту странную жизнь, где вы друг о друге совсем не знали. Если знаете всё это, то поймёте, почему я пишу вам.

Когда мне нестерпимо хочется написать что-нибудь, зарифмовать собственные чувства или выговориться метафорами, у меня начинают болеть указательные и большие пальцы обеих рук. Боль эта глубже мышечного уровня, она грызёт мне кости, зудом своим требует взяться за бумагу. Ища своё спасение, мозг внезапно находит какую-то одну фразу и ставит её в трансляции на повтор. Как пластинку. Я смиряюсь, сажусь за стол или встаю за него (иногда мне трудно находиться на одном месте, и тогда я могу то стоять около стола, то измерять шагами комнату, спасаясь от потока мыслей), вытаскиваю эту фразу на бумагу, а она, в свою очередь, внезапно оказывается только головой состава целого поезда фраз и тянет за собой остальных. Пока весь поезд не окажется на бумаге, нет мне никакого покоя.

Но очень часто бывает так, что на этом моя боль в пальцах не заканчивается. Когда на свет появился запутанный клубок слов, мне зачем-то непременно нужно вручить его кому-нибудь. Тогда боль выходит за пределы пальцев, сковывает всю руку, от неё перемещается к грудной клетке и разгоняет там сердце, а следом спускается в живот, там и остаётся. Ровно до того момента, пока я не пойму, что то, что на бумаге, было написано не зря. А понять я это могу только со слов того, кто прочитал мою внезапную стенографию из головы. Только в этом случае беспорядочная тревога в моём животе находит своё обезболивающее и отпускает меня отдышаться. Сами представляете, найти такое подтверждение далеко не всегда возможно, поэтому в этом животе, прямо под диафрагмой взорвались уже сотни моих собственных вселенных, оставив после себя мне долгую и глупую пустоту. Тишина. Знаете такую тишину? Ту самую, которая оглушает своим беззвучием так, что хочется ножом царапать стекло, лишь бы она прекратилась. Тишина для меня ― это тоже чувство, затягивающее как воронка. Когда я наконец-то выбираюсь из неё, рано или поздно всё начинается заново.