— Д-да, Максим Евгеньевич…

— Ну вот и прекрасно, сделай-ка мне кофе и через пятнадцать минут вызови ко мне Борисова.

Вольский уже дошел до двери, когда вспомнил еще кое-что.

— Еще зайди ко мне и убери со стола.

Настроение было прекрасным и зашкаливало на отметке «Еще чуть-чуть — и начнут мерещиться розовые единороги». Даже опоздавший на восемь минут зам не смог испортить Вольскому жизнеутверждающего боевого настроя.

— Вызывал? — Борисов никогда не обращался к Максиму на «вы». И тот отвечал взаимностью, совершенно забывая о немолодом возрасте мужчины.

— Да, Саныч. Проходи, садись. У меня к тебе очень важное дело.

— Да что ты говоришь?

— Не ерничай, скажи лучше, как есть. Отец уже с тобой разговаривал?

Седовласый мужчина пробуравил взглядом Максима, но промолчал.

— Значит, говорил, — скривился Максим, постучал ручкой о стол и, остановившись взглядом на любимой фотографии, успокоился. — Ты должен согласиться на его условия.

— А жопу вам свою я подставить не должен, не-е?

— Фу, Саныч, как по́шло.

Сергей Александрович Борисов подорвался со своего места и затряс тощим пальцем, рассекая воздух:

— Я костьми лягу, слышишь, ты, сосунок?

— А вот за это я и уволить вас могу.

В другой день Вольский вспылил бы и наговорил старику много чего. Но сегодня он был собран и уверен в собственных силах. Сегодня он обрел цель и видел единственно верный путь, ведущий его к этой цели. Потому лишь холодно улыбнулся и молча кинул папку с документами на стол, старику для ознакомления.

Саныч если и удивился такому поведению, то промолчал. Сгреб со стола папку и стоя принялся ее изучать. Через пятнадцать минут опустился обратно в кресло и, почесав седой затылок, поинтересовался:

— Уверен?

— Как никогда.

— Ты же понимаешь, что он этого не одобрит? — Саныч задавал вопросы таким тоном, как будто заделался воспитателем детского сада и спрашивал у встающих с горшка малышей: «Вы пописали, дети? Точно пописали?»

— Понимаю, Саныч. Я вот тоже не одобряю его действия, только вот моим мнением никто не интересуется.

Борисов кивнул, что-то просчитывая в уме.

— А что Мариночка?

— Ваша дорогая Мариночка, Саныч, бьется в истерике, как и положено нормальной женщине.

— Но она?..

— Да, — рыкнул Максим, начиная уставать от этого разговора.

— Все, не заводись, сопляк. Я согласен. Отцу твоему сообщу через пару дней.

Вольский взмахнул руками, открещиваясь:

— Это вы уж как-нибудь сами, без меня.

Одно из самых важных дел Максим решил. Он чуть было не профукал все с этим своим отпуском. Так и правда же прихватил с собой Энджи. Благо хватило мозгов там ее и оставить. Все равно со своими функциями девушка давно не справлялась и даже в вечер выпускного с трудом сняла его напряжение.

Так. Все. Лучше настраиваться н вечер.

Успокоительного перед этим, что ли, выпить? Хотя нет. Лучше сразу ударную дозу брома. Только так он сможет держать себя в руках рядом с Анжеликой после ее сладких поцелуев.

Максим приехал в дом родителей, как и обещал, к семи. Оставил машину за воротами и пошел в сад. В Ликиных окнах горел свет и вместо того, чтобы отправить ей сообщение, как собирался, подобрал с земли три мелких камешка и по очереди кинул их в окно.

Два раза попал, один промазал, что ж, неплохая меткость.

Занавеска отъехала в сторону, и Вольский на долю минуты почувствовал себя идиотом. Но увидев, как загорелись глаза Лики, когда она разглядела его среди зеленых кустов, понял, что надо слушать внутренний голос. Он согласен быть хоть бараном, главное, чтобы Лика каждый раз так сияла.

Вольский улыбнулся и махнул своей «Джульетте», показывая на плетеные качели. Так он ее и дожидался следующие три минуты. Лика оказалась не на шутку быстрой.