Как должное, умеет принимать.
Им с детства столько верности дано,
Что их уже неверность не пугает.
Счастливые! Им детство помогает
В любом крушенье не идти на дно.
А мы с тобой…
«О мисс, не проходите!
Я расскажу, как жизнь моя горька!..»
Чего ж ты плачешь? Кто тебя обидел?
Обветренная тонкая рука,
Застиранная старая юбчонка…
Ты маленькая глупая девчонка.
Не надо так в смущении сутулиться.
Ты выросла в детдоме, я – на улице,
Я, если хочешь, даже подпою.
«Постойте, сэр!
О мисс, не проходите!
Я расскажу, как жизнь моя грустна.
Больная мама! Вы её спасите!
Она умрёт, когда придёт весна».
1966
«Не дай мне бог писать, как я писал…»
Не дай мне бог писать, как я писал.
Бумагу рвал, карандаши кусал,
Слезами вдохновенья заливался
И всё же никогда не добивался
Той сказочной свободы сочиненья,
Что может вдруг родить из сочлененья
Пустейших строк невиданное чудо,
Возникшее неведомо откуда,
Нелепое и чуждое на вид.
Оно сначала только удивит,
Потом потянет спрятанную нитку
И проведёт через любую пытку.
И станет жить.
И мёртвых оживит!
1966
Первая любовь
Далёко-далеко, где носят чуни,
Где юбки шьют из маскхалатов и мешков,
Где юноши и старики в кругу
Сидят и курят крепкую махорку,
Где сотню отдают за молока махотку, –
В краю войны и детства моего
Живёт та девочка.
Она меня не знает.
Она Толстого вечером читает.
Не ходит на гулянку,
Не поёт
И самогон со взрослыми не пьёт.
Она красива.
Чёрная коса
Чернее чёрной непроглядной ночи.
Огромные-огромные глаза…
Я сплю и бормочу про эти очи.
Я не влюблён. Мне слишком мало лет.
Я плохо кормлен, чтоб влюбляться рано.
Но на неё смотрю я как-то странно,
Как на прекрасный, призрачный балет.
В ней столько тихой грации, игры,
По-городскому кроткого кокетства,
Что так и тянет выйти за дворы
И, разбежавшись, выскочить из детства.
…Сто лет прошло!!!
За жизнью жизнь сменялась…
Ни тени сходства я не уловил.
Но по тому, как… шла,
Как засмеялась,
Я понял вдруг, что встреча состоялась,
И кинулся, и миг остановил.
Вечерний чай за полночь забредает.
Смотрю я на неё
И насмотреться не могу.
Вот скучно ей.
А вот она читает.
Вот туфли надевает на бегу.
Как просто всё!
Легко необычайно!
Как молодо!..
И что мне до того,
Что мы на свете встретились случайно
И что она не помнит ничего.
1966
Гимн смеху
Мы боимся того, чем владеем не очень:
Наводнений,
Грозы,
Вдохновения, –
В общем,
Каждой штуки такой, за которой расчёт не стоит
И которая множество всяких конклюзий таит.
Мы боимся того, что нам в руки само не даётся,
Что над нашим умом и над нашей наукой смеётся.
Этот смех нас разит,
И тиранит,
И гложет!..
Ничего, ничего… Он нам выжить поможет.
Он нас выжжет, как пламя, от плесени дух очищая,
Выйдем мы, как огурчики, приступ смеха в груди ощущая.
Молодые, красивые и всесторонние,
Над собой хохоча, будем мы изощряться в иронии.
И, смеясь над собой,
Обретём ту великую смелость,
Что возводит в квадрат
Нашу жизнь,
И любовь,
И умелость!
1966
Астрономическое
(Монолог сатирика)
У звёзд такое положенье –
Нельзя им отрываться от орбит.
Не потому, что это пониженье,
А потому, что сразу будет сбит
Порядок весь.
Вот взять – в созвездье Лиры
Исчезла бы звезда сатиры
(О юморе не говорим).
Какой бы вдруг поднялся тарарам!
Конферансье кричали бы:
– Горим!
И лирику б читали.
Стыд и срам!
Ведь недостаток – он боится смеха!
Заслышав смех, он прямо весь дрожит,
Закрыв глаза, в правление бежит
И говорит:
– Снимайте, недостоин!
Больница на замке! Клуб недостроен,
Нет в школе окон, в бане нет дверей!
Работа – это ж, братцы, не потеха.
Снимайте же, снимайте поскорей.
Я вынес всё, но я не вынес смеха!..
Ведь вот как просто всё,
Когда порядок есть, –
Когда горит в созвездье Лиры
Могучая звезда сатиры,