– Нил Ваныч, – жуя бутерброд, быстро проговорил Волюка.

– Красиво, – улыбнулся ему собеседник. – Нил, как египетская река.

– Так точно, – кивнул лейтенант.

– А Кинди, это как в песне, – продолжил юноша, и тихонько напел. – «Была пустыня Гоби морем, и в нём ходили корабли. Их тихой гаванью был город ургутский Киндикутшари…».

– Э, ты мне зубы-то не заговаривай! – прервал его Нил Иванович. – Документы с собой?

Кинди достал из тряпичного кошелька, висевшего у него на поясе, два паспорта – российский и заграничный, и протянул лейтенанту.

– Тебя что, в честь города из песни назвали? – удивился тот, листая страницы паспорта.

– А Вас, в честь реки? – улыбнулся Кинди.

– Холост, в армии не служил, босой, в простыне гуляешь по городу, – рассмеялся Волюка.

– Гусеница тоже заворачивается в саван и он же становится пелёнками мотылька, – пояснил ему Кинди. – Эти одежды имеют особый сакральный смысл. Когда мы уходим из мира страстей, нас снова заворачивают в пелёнку, провожают, в чём встретили при рождении. Но умереть для мира и значит родиться духовно! Это саван бренной плоти и пелёнки освобождённой души.

Волюка лишь поморгал глазами в ответ и глянул, на всякий случай, нет ли где на этой оранжевой простыне больничной печати с номером отделения. Не найдя таковых, он задумчиво надкусил бутерброд и сдержал усмешку.

– Так ты из этих, что ли, которые хари-хари? – предположил он, вернув юноше его документы. – Ну пойдём, я тебе свои шлёпанцы дам, у меня вроде были…

Он кивнул в сторону милицейской будки.

– Благодарю, – отказался тот. – Но путь в Шамбалу нужно пройти босиком, безропотно принимая всё, что тропа стелет под ноги. Если осознаёшь себя душой, а не мешком из кожи с костями…

– Ладно, дело твоё, – пожал плечами Волюка и снова надкусил бутерброд. – Покажи хоть какой-нибудь фокус, раз ты факир. А то мне у себя в скворечнике сидеть до того скучно!

Я помню, в детстве Кинди мог проращивать семена в ладонях и мне было интересно, не утратил ли он свой талант. Я принёс ему по ветру семечко клёна и, заметив его, тот понял меня без слов.

– Хорошо, пойдём в твой скворечник, – кивнул он Волюке, взяв семечко в руку.

Интересно было наблюдать за ними сквозь окна милицейской будки.

Кинди не только не утратил, но и взрастил в себе этот дар, в чём я был рад убедиться. Глядя на то, как молодые тонкие корешки оплетают пальцы просветлённого странника, а над его раскрытой ладонью распускаются листья маленького ростка, Нил Иваныч Волюка даже бутерброд в изумлении выронил.

– Заливная камбала! – поражался он, не сводя глаз с росточка. – Как ты это делаешь?

Потом он, не глядя, подобрал бутерброд с пола и вопросительно посмотрел на Кинди.

– Мир полон энергии, – пояснил тот, видя его непритворное удивление. – Живительная прана – лишь одна из многих его составляющих. Праной питается всё, что тянется к свету, растения, животные, люди и даже могучие горы.

– Горы растут? – удивился Волюка.

– Конечно, – кивнул ему Кинди. – Растут и разрушаются тоже. Есть и другая, не менее питательная энергия разрушения, обратная пране. Она зовётся гаввахом и ей питаются тёмные сущности разных рангов и форм. Эту невидимую глазу плазму источает всякое погибающее существо, истекая кровью, испытывая боль и страх. Человек тоже привык насыщаться гаввахом.

– Ну, по мне так булки куда сытнее всех этих энергий! – рассмеялся Нил Ваныч.

– Булки из хлеба, – напомнил Кинди. – В нём много праны, добытой из зёрен, и вложенной в тесто руками пекаря. А вот начинка может быть разной и хорошо, если это листья или плоды растений, так же насыщенных праной. Но чаще всего это плоть убитых животных, пропитанная их болью.