– Вы теперь переедете? – спросил Генри.
– Не знаю, – пожала я плечами. – А ты будешь скучать?
– Конечно, Милуоки! Если переедешь, никто не станет тебя так называть.
– По-твоему, это должно меня обрадовать? – я подняла бровь.
– Джесс, только подумай: тогда все будут называть тебя «Ошкош».
– Дурак! – я пихнула его локтем в бок.
Генри смотрел на меня. Его пшеничные волосы, развевающиеся на ветру, казались такими мягкими, что хотелось запустить в них пальцы. Он заметил, что я его разглядываю, и усмехнулся. Я перевела взгляд на его губы и смутилась. Разве об этом полагается думать после сражения с призраком, который едва тебя не прикончил?
– Как тебе кажется, только в самых глупых ужастиках главные герои в конце целуются? – Генри смешно пошевелил бровями.
– Думаю, те, кто выжил после нападения призрака, имеют право на ма-а-ленький…
– Совсем крохотный… – подхватил Генри.
Слово «поцелуй» так и не прозвучало. Генри мягко коснулся своими губами моих. Его щеки порозовели. Он отстранился, и ослепительно улыбнулся мне. Рассветное солнце отражалось в его глазах.
Александрия Рихтер
Встретимся 31-го октября
I. Кнопка спуска
Открываю глаза.
Я смотрю на Агату, на ее бледное кукольное, будто фарфоровое лицо с едва уловимым оттенком синевы, и чувствую, что еще немного, и меня вывернет тыквенным пирогом, который я съел на ужин.
Ее веки сомкнуты, выглядит она расслабленно, будто прилегла отдохнуть после трудного дня и мгновенно провалилась в сон. Но по широкому уродливому порезу на шее, по запекшейся темной крови, запачкавшей ее лимонное платье, по отсутствию дыхания, в конце концов, я понимаю, что это не так. Совсем не так.
Пол уходит из-под ног, я часто моргаю, пытаюсь прогнать наваждение.
Она… она что, умерла?!
– Конечно, умерла, глупый, – словно в ответ на мои мысли глубокий мужской голос раздается прямо над моим ухом. Знакомый голос. – И ты скоро умрешь. Вы все скоро умрете!.. Ха-ха-ха!
Раскатистый смех будто забирается под мою рубашку, тело пронизывает могильный холод. Мне становится страшно. Не в силах пошевелиться, я хриплю:
– К-кто ты?..
– Ты все узнаешь… – продолжает смеяться голос. – Скоро мы встретимся, и ты все узнаешь!.. Все узнаешь…
Я закрываю глаза и шепчу заклинание быстрого пробуждения: «Я меняю сон на явь! Демонов всех отогнав, открываю я глаза, свет да оградит меня… Я меняю сон на явь!»
Голос умолкает.
Я открываю глаза, но тело Агаты продолжает парить передо мной, будто кто-то подвесил ее за нитки, как марионетку. Заклинание не подействовало, я все еще нахожусь в кошмаре.
«Только если это и правда сон, а не реальность», – замечает внутренний голос. Сегодня у меня в голове так много голосов… Но этот хотя бы мой. Надеюсь, что мой.
Не хочу думать о том, что, возможно, я по-прежнему внутри жуткого сна. Собираюсь снова прочитать заклинание, и вдруг в руках у меня появляется… фотоаппарат! Пальцы прикасаются к шершавой поверхности, ощупывают причудливые формы… Да это же Polaroid?
Подношу его к лицу. «Черт побери, зачем мне во сне Polaroid?» — возмущенно недоумеваю я, но в то же время с любопытством провожу пальцем по серебряным символам, выгравированным на корпусе. Верчу фотоаппарат, разглядываю со всех сторон. Мое лицо на миг отражается в мутном фотообъективе, и какая-то сила заставляет мои пальцы перебраться ближе к кнопке спуска. Я обязан сделать снимок.
Я должен. Я хочу этого. Я был рожден для этого.
– Не смей!
Когда-то изумрудные, а теперь совершенно белые глаза Агаты (серьезно, даже зрачков не видно!) оказываются напротив моих. Она слишком близко, и в другой ситуации я бы обрадовался, но не сейчас, когда от запаха железа тяжело не только дышать, но и думать. Она открывает рот, хоть и не должна. Она же умерла, демоны ее побери!