– Что-то я не припомню, чтобы у меня были братья…

Самое ужасное то, что он опять начинал пританцовывать!

Тут даже Ладка, не говоря уже о нас с Ксюшей и несчастном Виталике, затаила дыхание. Отлично понимая, что гости были изрядно под мухой и для Кощея его гонорок может закончиться мордобоем.

К счастью, один из весельчаков, вместо того чтобы обидеться, панибратски толкнул музыканта в плечо:

– Слышьте, пацаны! Он нас не помнит!

Все трое дружно заржали и принялись освежать Кощееву память:

– Ты че, братан? Мы ж, когда на Арбате бываем, постоянно тебя слушаем! У тебя песни клевые, ваще… Вставляют конкретно!

После такой похвальбы Шурик немного смягчился. По столу пронесся вздох облегчения, и началась самая обыкновенная пьянка-гулянка.

Узнав, что я работаю в продюсерском центре, поклонники творчества Кощея начали требовать моего немедленного вмешательства в судьбу их кумира.

– Ты че, Ирка! Знаешь, какие он песни пишет? На нашей эстраде ему никто в подметки не годится. Обидно просто! Такой талант – и уличный музыкант. А в телевизоре всякую мутотню показывают.

Я сидела, гордая тем, что из меня вдруг раздули такую величину. Ирка Айзиншпис! Круто! Звучит!

Даже не стала их разубеждать в том, что дескать продюсерский центр – это так, для красного словца, а вообще-то мы рекламная фирма. Слушала их, слушала, пила, снова слушала, снова пила. И допилась до того, что возьми и скажи:

– А чего? Может, это и не плохая идея. Шурик, сыграешь нам что-нибудь?

Кощей немного подумал. Было видно, что сыграл бы он с превеликим удовольствием. Но потом все же непомерные амбиции одержали верх.

– Я выступаю на Арбате с шести до десяти часов вечера, – проинформировал он. – Если у кого есть желание послушать мое выступление, приходите завтра. С деньгами.

Может, будь я в другом настроении, я бы плюнула на этого выпендрежника, и дело с концом. Но тут я отчего-то крепко закусила удила.

– А-а, – говорю, – понятно. Знаменитыми мы быть не хотим. Потому что мы гордые! А по телевизору пусть другие выступают. Пусть бешеные гонорары получают, на лимузинах ездят. Поклонницы пусть у них перед подъездом толпятся, их именами стены расписывают. Нам этого не надо ничего! Мы свой талант готовы в землю зарыть. Потому что нас не замечают… Музыкальные продюсеры в очередь не выстраиваются. С радиостанций не звонят. Ну и пускай! Им же хуже! А мы умрем нищие, но неприступные! Да?

Кощей очень долго и пристально смотрел мне в глаза. Так, что мне даже стало не по себе. Взгляд его, до этого кажущийся пустым, вдруг превратился в бесконечный коридор зеркал.

– Ладно, пойдем, – наконец, изрек он. – Я тебе исполню несколько своих песен. Только не здесь.

– Не здесь? А где?

– Я тебя приглашаю к себе в гости…

Он выжидающе замолчал, все так же, не мигая, глядя в мои глаза. И мне вдруг как-то резко расхотелось слушать его гениальные композиции. Ну его на фиг!

– Ну так что? Согласна?

Я предприняла попытку пойти на попятный:

– А почему ты не хочешь спеть здесь?

– Да потому что! Я не хипарь какой-нибудь, чтобы бренчать под чавканье и бухой треп.

Ища поддержки у Ксении, слушавшей наш диалог с напряженным вниманием, я сделала ей важное лицо: дескать, видал-миндал! Но девочка даже не улыбнулась. Наверное, уже мечтала о том, как будет купаться в лучах Кощеевой славы.

Я тяжко вздохнула про себя: «Что ж, назвался груздем – полезай в кузов!» – и воинственно сказала:

– Идем!

Он резко поднялся из-за стола, ни с кем не попрощался и вышел из кухни. Мы с Ксенией – за ним. Наспех уведомив собравшихся:

–

Все, господа! Мы поехали на первое прослушивание!

Один из троих, хрустнув малосольным огурцом, напутствовал меня на дорожку: