– Давайте, давайте, а не то затопчут! – кто-то произнес возле Саши, и чья-то рука потащила ее к окнам. По улице мимо выбитых окон, в сторону Арского поля, бежали перепуганные люди, оборачиваясь назад на все новые и новые залпы и звуки взрывов. Небо было покрыто тяжелой завесой дыма, сквозь который периодически мелькали яркие вспышки. По мостовой Большой Красной бежали мужчины, женщины, хватались за голову, за сердце, не замечая ничего вокруг, иной раз наступая на тех несчастных, что споткнулись и упали. Вжавшись в землю, такие пытались отползти подальше, боясь быть растоптанными обезумевшей толпой.

Саша выбралась на улицу с помощью прихрамывавшего мужчины, что первым начал хватать хлеб с витрин. Сжимая в руке ручки сумки с хлебом, озираясь перепугано по сторонам, Саша с ужасом думала о том, что ее дети совсем одни в этот безумный час. Это сводило с ума. Подобрав юбку, Саша бросилась наперерез толпе, пытаясь добраться до Комиссариатской и добежать до дома. Взрывы и залпы раздавались со страшной силой. Из окон то и дело вылетали стекла, рассыпая вокруг смертоносный дождь из щепок и осколков. Прикрывая голову руками, Саша бежала, что было сил, наталкиваясь на обезумевших людей. Неожиданно кто-то схватил ее за руку и поволок в обратную сторону.

– Пустите! Что вы делаете?! – она упиралась руками в мужскую сильную руку, но мужчина в черном пиджаке, не слушая, тащил ее за собой. – Пустите, умоляю вас!

– Там опасно, надо бежать туда! – прокричал мужчина, обернувшись и безумными глазами глядя на нее.

– Я не могу, у меня там дети! Дети! Да пустите же! – она с силой вырвала руку и бросилась в обратном направлении, тяжело дыша от страха и быстрого бега. Сумка болталась на руке, стукая по ногам. Саша со всех ног добежала до Грузинской, но и здесь творилось что-то невообразимое: люди толпой бежали, мчались на пролетках, на велосипедах в сторону Арского поля, обезумев от страха и паники. Страшнее всего было видеть среди обычных людей военных с шашками и пистолетами, которые, бледные и напуганные, бежали вместе со всеми, унося ноги от неминуемой смерти. То, что бежали военные, еще сильнее подливало масла в огонь. Одна женщина билась в истерике, совершенно выбившись из сил и прижавшись к стене дома, безумными глазами глядя в небо, сотрясаясь всем телом от каждого нового залпа и взрыва. Какой-то мужчина, бледнея, бежал сломя голову и надрывно кричал:

– Спасите! Спасите! Военные, остановите это безумие!

Мостовая покрылась кучей осколков, щепы, кровью. Стекла скрипели под тонкими подошвами туфель, когда Саша стремительно пересекла Грузинскую и оказалась возле своего дома. Быстро взглянув на окна, с облегчением выдохнула: окна были на месте. Может в силу того, что дом был невысок, а может, просто повезло. На улице было слишком много людей. Их обезумевшие лица вызывали еще больший страх и опасения. Потому Саша не рискнула идти через парадную, а побежала через задний ход, стремительно распахнув старую, обитую железом дверь и взбежав по лестнице наверх.

По сравнению с тем, что творилось на улице, в доме было страшно тихо.

– Катя! – позвала Саша, чувствуя, как зуб на зуб не попадает от страха. Но дочь не отозвалась. Она металась из комнаты в комнату, в поисках детей, в отчаянии заламывая руки, испуганно озираясь на все новые и новые хлопки со стороны улицы, от чего стекла в деревянных рамах жалобно дребезжали. – Доченька, где вы? – пытаясь унять свой страх и не напугать дочь еще больше, тихо позвала Саша. Из кухни, окна которой выходили на задний двор и где не так слышны были звуки канонады, послышался тихий жалобный плач.