и «ассистировала» миссис Карлайл. Самого гения2 она очень боялась и всегда пряталась за дверями или забивалась по углам и переставала дышать, когда возникал малейший шанс столкнуться с ним на лестнице. Пока однажды, спасаясь от него, она ни забралась в чулан и вцепилась в дверь изнутри, а чулан оказался тем местом, где Карлайл держал свою обувь. В итоге между ними завязалась борьба: она неумолимо держалась за ручку, а Карлайл с такой же решимостью пытался дверь открыть, чтобы забрать ботинки. Закончилось всё разоблачением, дрожащими коленками и пунцовым лицом. Карлайл назвал её «женщиной» и пожелал узнать, что она тут делает. После того случая она полностью утратила малейший страх перед ним. А он даже иногда ухмылялся и позволял ей заходить с метлой и тазом в его священный кабинет. Эта привилегия явно произвела на неё неизгладимое впечатление.

– Они не слишком ладили, мистер и миссис Карлайл? – поинтересовалась Джоан, почуяв возможность получить первосортное свидетельство.

– Насколько я могла судить, они не слишком сильно отличались от большинства из нас, – ответила старушка. – Вы не замужем, милочка, – продолжала она, бросив взгляд на руку Джоан, лишённую перчатки, – однако люди не могут не обладать немалым терпением, когда живут с нами двадцать четыре часа в сутки. Видите ли, те пустяки, которые мы делаем или говорим, сами того не замечая, постоянно раздражают окружающих.

– А как насчёт окружающих, которые раздражают нас? – осведомилась Джоан.

– Да, дорогуша, такое тоже случается, – согласилась старушка.

– А этот, Карлайл, он когда-нибудь приходил в церковь? – спросила Джоан.

Мэри Стоппертон с сожалением констатировала, что нет, хотя и жил неподалёку.

– И всё равно он был добрым христианином… по-своему, – уверенно заявила она.

– Что вы называете «по-своему»? – потребовала разъяснений Джоан. Если верить Фруду3, христианство это носило мало общего с общепринятым.

– Ну, видите ли, деточка, – начала старушка, – он отказывался от вещей. Мог укатать свою карету, – пояснила она, явно повторяя слова старого слуги Карлайлов, – если перед этим написал какую-нибудь ложь, за которую люди платят, чтобы им в голову не полетела правда.

– Но даже это не делает его христианином, – возразила Джоан.

– Отчасти, моя дорогая, разве нет? – настаивала Мэри Стоппертон. – Страдание за веру. Думаю, Иисусу он бы понравился.

Они уже шли по узкому участку кладбища между южной стеной церкви и Чейн Уок4. Здесь маленькая служка показала Джоан могилу Энн, впоследствии миссис Спрэгг. «Которая, отбросив давно оскудевшее супружество и возвысившись над своим полом, сражалась под началом брата по оружию5 в мужском платье на флагманском корабле против французов». Равно как и могилу Мэри Астелл, её современницы, написавшей вдохновенное «Эссе в защиту прекрасного пола». Так что движение суфражисток существовало ещё тогда, во времена Поупа и Свифта.

Возвращаясь обратно в церковь, Джоан отдала должное прелести памятника леди Чейн6, однако не смогла скрыть изумления перед могилой миссис Колвайл7, которую скульптор изобразил эдакой нетерпеливой дамочкой, отказывающейся ждать день воскрешения и пробивающуюся через гробовую доску, чтобы отправиться на небеса прямо в погребальных одеждах. Помедлив перед памятником Дакрам8, Джоан подумала, не является ли актёр с той же фамилией, совершивший самоубийство в Австралии и чьей лондонской резиденцией, насколько она помнила, был Дакр Хаус здесь же, за углом, отпрыском того же семейства. Если так, то статья могла бы получить современное звучание. Она уже точно знала, как будет её писать. Однако Мэри Стоппертон такими данными не располагала. Они закончили прогулку в молельне сэра Томаса Мора