Первым предугадал её перспективы Карлтон из «Ежедневной рассылки». Скользнув скорым взглядом по шеренге понурых мужчин и женщин, выстроившихся вдоль стены темного коридора при входе, он выделил её. И щелчком пальцев подал сигнал следовать за ним. Шествуя перед ней к себе в комнату, он указал на стул и оставил её сидеть там три четверти часа, пока вёл дебаты с вереницей подчинённых, управляющих и редакторов отделов, которые входили и выходили один за другим, очевидно в заранее оговорённом порядке. Все они тараторили, ни единым словом не отклоняясь от темы, отчего у неё создалось впечатление, что их речи были также заранее отрепетированы.

Сам Карлтон ни разу их не прервал. Могло показаться, что он и не слушает, настолько он выглядел поглощённым кипой писем и телеграмм, ожидавших его на рабочем столе. Когда они замолкали, он задавал им вопросы, причём его внимание по-прежнему было явно сконцентрировано на бумаге в руке. Затем, впервые подняв глаза, он выстреливал короткие инструкции, совсем в тоне эдакого главнокомандующего, отдающего приказы о немедленной атаке, и резко возвращался к своей корреспонденции. Когда последний, как оказалось, посетитель закрыл за собой дверь, он развернулся в кресле и посмотрел на неё.

– Чем вы до сих пор занимались? – спросил он.

– Напрасно тратила время и деньги, торча в газетных кабинетах и слушая дурацкие разговоры старых придурков, – ответила она.

– А узнав, что респектабельная журналистика безполезна для ума, вы пришли ко мне, – поинтересовался он. – Что, как вам кажется, вы умеете?

– Всё, для чего могут пригодиться перо и чернила, – сказала она.

– Брать интервью? – предположил он.

– Всегда считалось, что у меня получается задавать неловкие вопросы, – заверила она его.

Он взглянул на часы.

– Даю вам пять минут, – сказал он. – Проинтервьюируйте меня.

Она пересела на стул за его столом и, открыв сумочку, достала блокнот.

– Каковы ваши принципы? – спросила она. – Они вообще у вас есть?

Он внимательно посмотрел на неё через стол.

– Я имею в виду, – продолжала она, – с каким из фундаментальных правил поведения вы связываете свой успех?

Она подалась вперёд, вглядываясь в его глаза.

– Только не говорите, – не унималась она, – будто у вас их нет. И будто жизнь есть лишь обычный слепой шанс. Подумайте о тех юношах, которые опираются на ваш ответ. Разве вы не поделитесь с ними откровением?

– Поделюсь, – задумчиво ответил он. – Весь фокус в вашей детской мордашке. При обычных обстоятельствах я бы понял, что вы водите меня за нос, и указал вам на дверь. Я же на мгновение почти ощутил желание ответить вам какой-нибудь идиотской банальностью, которая бы подняла меня на смех в глазах всей Флит-стрит17. Почему вас интересуют мои «принципы»?

– Вообще-то они меня не интересуют, – пояснила она. – Но это именно то, о чём люди говорят, когда обсуждают вас.

– И что же они говорят? – потребовал он ответа.

– О ваших друзьях, которых у вас никогда не было. И о ваших врагах, что они вечно последние, – проинформировала она его.

– Вы годитесь, – рассмеялся он. – Для девяти из десяти подобная речь угробила бы ваши шансы. Вы распознали меня с первого взгляда и поняли, что это будет интересно только мне. Ваша интуиция вас не обманула, – добавил он. – Как говорится: всегда следуйте ей.

Там же и тогда же он дал ей поручение провести разговор по душам с джентльменом, которого редактор отдела «домашних новостей» «Ежедневной рассылки» назвал бы «ведущим литературным светилом» и который только что изобрёл новый мир в двух томах. Она задавала ему детские вопросы и слушала с широко распахнутыми глазами, пока он, сидя напротив и доброжелательно улыбаясь, обнажал перед ней все внешние хитросплетения творчества и объяснял доходчивым языком необходимость тех изменений и улучшений, которые он надеялся привнести в человеческую натуру. Когда на следующее утро он прочёл в холодной печати то, что наговорил, у него наверняка волосы встали дыбом. Распространяться перед восхищённым взглядом невинной простоты и обращаться к охочему до веселья уху чёрствой публики – не одно и то же. Ему следовало об этом подумать.