– Кинжал, наверное, – отстранено фиксировало Пашино сознание; совершенно без его осмысленного участия, – зачем? Не видит, что ли, что они уже мертвые, убиты.

Все степняк видел и понимал. Стоял-то ближе кого другого – да прямо над телами и стоял. Вот он наклонился, и в несколько резких ударов отрубил голову священника. А потом наклонился над следующим…

– Опытный, – в мальчике словно проснулся сейчас кто-то чужой; взрослый и циничный, – не в первый раз, наверное, такую процедуру проводит.

Рядом, по обе стороны, издавали какие-то непонятные звуки девчонки. Да и пацаны не сдерживались. Нет – старались, конечно, орать не так громко, как хотелось. А степняк, переходя к третьему трупу, еще и повернулся, улыбнулся как бы не поощряюще – мол, орите, орите погромче; мне это даже приятно.

С лошадей спрыгнули еще трое. И эти явно были натренированы на такие вот действия – на убийство людей, и обращение с их останками, как с… Паша, вернее тот, кто фиксировал все, как на камеру телефона, даже не смог сразу подобрать слова; чтобы не обидеть погибших. А скулеж вокруг не утихал. Павлик сам едва сдерживался, сжав зубы что было сил. Степняки, между тем, сложили тела пирамидкой. Один даже выложил на верхнем отрубленные головы в рядочек; отступил на пару шагов, вроде как полюбовался на творение своих рук. А потом начал спорить о чем-то со старшим – тем, кто спрыгнул с коня первым. Но тот ответил спокойно, как-то с ленцой, и провел рукой кругом, показывая в степь, краев которой в измороси не было видно. Что уж там разглядел спорщик, Паша не понял, хотя тоже повел головой следом за рукой вождя степняков. Но спорщик явно успокоился, рассмеялся, и выкрикнул громче несколько слов.

– Имена, – понял кто-то за Павлика, – зовет, что ли?

На зов этого степняка откликнулись еще семеро.

– Сколько же вас всего? – задал Паша вопрос себе сам, а точнее тот, кто вдруг проявился в голове, – десятка три, не меньше. Но на нас всех даже десятка хватило бы. Да вожак один справился бы. Если только среди китайцев Джеки Чана нет. Или, там, Брюса Ли.

Никого подобного в ряду китайских туристов не оказалось. И они лишь молча глядели, как выводят из их рядов, и ведут куда-то в степь, за стену влаги, уже оформившуюся в самый настоящий дождь, восемь китаянок. Девятую, до сих пор лежащую на траве, так же за волосы потащил за собой вождь. Зачем их потащили? Павлик знал. И все вокруг тоже знали – не маленькие, по двенадцать лет уже многим стукнуло. Но раньше это знание было каким-то приятным, хотя и немного стыдным. Вполне понятным, в подробностях. Из интернета в первую очередь, как бы не боролась с этим явлением баба Поля. А вслух говорить об этом в школе решался только Каланча. И его жадно слушали. Даже девчонки, хотя морщились для виду, и старались отойти подальше. Но так, чтобы все-таки было слышно.

– Закладывали, конечно, Каланчу, – Паша постарался загрузить себя всего мыслями о недавнем прошлом, – ну так его и без того постоянно к директору вызывали. Но у Каланчи папа полковник полиции, в областном управлении работает. Макс, конечно, не хвалится этим, но все знают. И директор тоже… знал.

Сквозь не умолкающий скулеж Паша вроде расслышал в той стороне, куда увели пленниц, какой-то шум, даже вскрик. Но все тут же перебили другие, более громкие вопли. Это оставшиеся на конях степняки, перестроились в очередной раз. Теперь их строй представлял собой полуокружность, которая медленно, но неуклонно двигалась вперед, тесня чуть поредевшую толпу. Она все также не смешивалась – отдельно пятиклассники со своим учителем, китайцы с застывшими неподвижно лицами, и еще одна пара, явно русские. Пожилые мужчина и женщина, которым тоже захотелось полюбоваться в этот день сверху на Клязьму. Эти двое служили как бы прослойкой между другими, более крупными группами. У Паши даже не возникло мысли броситься вперед и в сторону; советчик внутри подсказывал, что ничем хорошим это окончиться не может. А вот у Каланчи, видно, такого подсказчика не было. И он рванул, выждав момент, вперед, забирая вправо, за пределы дуги из всадников. Которые вроде как расслабились, и двигались за пленниками негромко переговариваясь, а чаще просто смеясь. Как будто в таком вот боевом походе можно было расслабляться. Такая, совсем несвойственная пацану мысль тоже пришла в голову Морозову, когда он увидел, как за Максом рванули еще двое, или трое, и тут же замерли, а потом юркнули назад, в толпу, под крылышко Сергея Николаевича. Потому что перед Каланчой выросла фигура лошади с всадником, и последний взмахнул рукой.