Роман очнулся. Надо же, так быстро задремать. Дрожащей ладонью он вытер пот со лба и зажёг свечку, чтобы не было так жутко на душе. Взгляд упал на обложку книги И. Лаврецкого о Че Геваре, которую он читал всю последнюю неделю, но сейчас она бы не спасла. Роман отложил её подальше на заваленный таблетками и пачками «Луча» подоконник. Он принялся перечитывать книжку, которую написал и вместе с Севкой смастерил Ким ещё той весной. (Единственно надёжное спасение от бездны Необъяснимого – это мелководье Интеллекта, как говаривал Ким, когда принимался что-то читать.) Книжка называлась «Сказка о Некто и Лесном Духе». Роман подцепил хлебной коркой малинового варенья из блюдца, уселся за столом поудобней и стал читать с того места, где была закладка.
…А в летнюю пору сдружился Некто с Духом Лесным. Бывало в июле сядут на пригорок перед избёнкой и давай играть да петь. Дух Лесной в корягу дудит, а Некто голосит медвежьим басом. Тут и звери сбегаются украдкой на такое диво поглазеть.
Тёплыми летними ночами, пока Некто храпел в своей избёнке, Дух Лесной ходил-бродил аж до самого Озера и костры разжигал. Мож заблудится кто, глядь, а вот и костёр, а на нём – щи да каша. Потом Дух Лесной забирался на свою любимую высоченную Сосну-Соснищу, доставал пригоршней из головы весь мозг и развеивал его над миром.
– 4½ -
«И зачем, спрашивается, меня понесло из дому в такую погоду?» – поражался Роман, надевая фуфайку, ватные штаны, валенки и шапку-неведи… э-э ушанку. Однако для рядового жителя посёлка ответ не таил в себе парадокса: в метель, пургу и лютую стужу с дивана может согнать только мысль о заветном столике в пивбаре «Марина». Сие питейное заведение на беду стояло недалеко от романовского подворья – три минуты ходьбы через огороды, и вы на месте. У его фонаря, болтающегося под дверью от резких порывов ветра, стояла одинокая «Нива», уже прилично заметённая снегом. Вырвавшись из бушующей непогоды к источнику света, Роман сказал «Бр-р», шумно высморкался перед входом и поспешил зайти внутрь.
Тепло-о-о! Слегка ухватив за нос, его приветствовал запах мужицкого пота и копчёной рыбы – что может быть родней и слаще в такую пору! Вместо музыки из-за прилавка в дальнем углу бара доносились позывные Радио России. Накурено было изрядно. В тусклом свете доживающей последние дни лампочки просматривались четыре столика. За первым, судя по замасленным телогрейкам, сидели шоферы с местной птицефермы. Второй столик оккупировали два зекообразных коммерсанта, развлекающие трёх девиц. Коммерсанты через каждые полминуты сбрасывали со своих сотовых телефонов сообщения себе же на пэйджеры, что приводило девиц в неописуемый восторг. За третьим столиком болтали о ценах на молоко два деда, одним из которых был по традиции Михалыч, и какая-то незнакомая бабка классически бомжового вида. Как это ни парадоксально, все трое пили «Текилу», причём расплачивалась бабка. Откуда они взяли эту «Текилу», было не понятно. Хотя вернее всего, это была просто самогонка, перелитая в изящную бутылку для «куража». Эта славная троица сидела под фундаментальной репродукцией картины «Иван Царевич на Сером Волке». Репродукция в некоторых местах была изрядно подпорчена кетчупом и остатками китайской лапши – вчера Михалыч и его кум Налимов были в таких мощнейших «куражах», что не приведи Господь!
За столиком, ближним к прилавку, к своему удивлению Роман увидел Лизу Радужкину, или Радугину, Бог её знает, которая в гордом одиночестве пыталась раскусить полузасохшее пирожное и запить его стаканчиком «Пепси-колы». Маленький комментарий: Роман Сергеевич Салогуб вёл факультатив по рисованию и дизайну в местной школе, так, забавы ради, и эта самая Радужкина, или Радугина, была его ученицей. В школе, да и во всём посёлке, её звали зачастую просто Радугой, чему она не сопротивлялась, а даже наоборот… Знаете, что? Пока Роман отряхивается от снега и отколупывает сосульки с бороды, давайте-ка я быстренько расскажу вам о нашей Радуге; ей Богу, она трижды того стоит! Хотя чего это я буду рассказывать, когда можно взять сентябрьский номер «Поселковых ведомостей» да и всё о ней прочитать. Видали! Какова знаменитость! Вы поймёте, она что-то вроде подпольного вундеркинда, – в 17 лет (как раз на момент интервью) рассуждает, как будто бы прожила большую интересную жизнь. Кстати, как вы позже узнаете, жизнь её действительно была, скажем так, насыщенной. В хорошем смысле.