Монах перевел каждое слово обеспокоенной толпе. Настало молчание, потом некоторые начали перешептываться и переговариваться в полголоса. Потом все вновь стало тихо. Мазсе ждал какой-то реакции, но её не было.

– Ты все им правильно перевел? – Не понимая, спросил Мазсе.

– Да, дайте им время. Они в вас поверят. – Обнадеживающе сказал старик.

– Ты уверен, что это хорошая идея, мальчик? В качестве рабов они были бы гораздо покладистей и работали бы лучше. – Не скрывая своего недовольства, сказал Партатуя.

Только Мазсе начал отвечать своему наставнику, как из толпы спешно вышел коренастый, чернобровый мужчина. Мощный, голый торс его был покрыт гематомами и кровоподтеками, спина избита кнутом. Черные, кучерявые волосы, словно ковром, покрывали его тело. На ногах были сапоги разных размеров. По виду черной густой бороды Мазсе решил, что ему не меньше сорока.

Один из лучников, что окружили толпу пленников, натянул тетиву, готовясь выстрелить. Но Мазсе взмахнул рукой, и лучник снял стрелу.

– А жену мне вернешь? Может быть, детей моих из мертвых поднимешь? Думаешь, вышел, сказал пару слов, и тебя сразу королем провозгласили? Как мне твоя свобода поможет вернуть их? Ты всего лишь грабитель и насильник. Скоро сюда придут тысячи рыцарей, и от королевства твоего ничего не останется. – Пленник сплюнул в сторону.

– Что он сказал? – Обратился к Эдвину Мазсе.

– Сетует на жестокость братии твоей, о тяжелой судьбе жены своей и детей жалуется. Ещё гневен на то, что прошлый король не защитил их, и боится, что тебя постигнет его же учесть.

– Скажи, что прошлых бед я изменить не смогу, но от будущих уберегу. – Произнес Мазсе.

– Милорд, позвольте мне самому, объясниться с людьми, ведь об этом Вы меня просили.

Мазсе молча кивнул, предоставив монаху свободу действий.

– Биф. – Обратился к истерзанному плетьми широкоплечему пленнику Эдвин.

– Скорблю я о твоей утрате. Паства моя, скорблю вместе с вами. Кара постигла землю нашу. Смерть и ужас охватили дома наши. За грехи господ своих пострадали вы, дети мои.

– Но вас благословил Всевышний. Вам шанс предоставил грехи искупить как свои, так и близких ваших, которых участь ужасная постигла. И обретут они в жизни загробной блаженство вечное. Вас избрал он, как свидетелей могущества своего, как орудие для воли своей. А воля его есть этот воин великий. – Закончил речь монах, указав на Мазсе.

– Как же это, отче? – Упав на колени, произнес Биф.

– Каждому из вас грехи я отпускал, у каждого из вас исповедь я принимал. Жизнь я свою в жертву служению Богу нашему принес. И волю видеть его научился. В то мгновение, как поругание было совершено над храмом нашим, над обителью Бога нашего, упал на колени и взмолился я.

– Неужели, Отче, ты не окажешь защиты детям твоим, неужели ты покинул нас в столь страшный час? Как допустил ты богохульства в храме твоем? – Неустанно и гневно спрашивал я у отца нашего.

– И знаете, что он мне ответил? – Обратился монах к толпе, внимающей каждое его слово.

– Что же отче? – Раздались возгласы из толпы.

– Ничего! Он молчал. – Гневно закричал монах, размахивая руками

– Ах, как же это, отче? – Раздались более громкие крики в толпе, какая-то женщина даже потеряла сознание, но её вовремя подхватили рядом стоящие мужчины.

– Пока я восклицал и сетовал на бога нашего, братьев моих погубили, храм разграбили, а последнюю ценность, слово его, записанное тысячи лет назад, покусились выкрасть. И в минуту, когда я уже готов был расстаться с жизнью в борьбе за его святое слово, появился он. – Эдвин вновь вознес руки к Мазсе. – Он спас меня! Защитил храм божий, вернул нам слово его. Он поднял руку на соплеменников своих, числом его превосходящих. Не ведая того, он стал оружием в руках божьих, направленным для нашей защиты. И в нем увидел я волю отца нашего. Он есть наш путь к спасению, наш проводник в царствие его, наш король, наш вождь. Господь избавил нас от господ развращенных и алчных, продавших нас иноземцам! Подверг он нас испытанию жестокому и ужасному. Чтобы как фениксы, пройдя через очистительное пламя, мы восстали новыми людьми для новой жизни!