По выходным папа водил меня в парк. Мы сидели на одеяле, ели вкусности, а я хохотала, глядя на то, как наша собака играет с мячиком. Потом и сама принималась носиться по траве. Над нами высилось раскидистое дерево, сквозь крону которого просачивалось тёплое солнце, и, задирая голову, я чувствовала, что падаю. Я со смехом растягивалась на земле, ощущая шеей колючие травинки.

Мир казался – да что там – он был! – огромным и светлым. Я воспринимала его не как сумму физических объектов – рационально, – а чувствами и ощущениями. Я свободно плавала в сенсорном океане, точно и плоти у меня не было. Но своей истинной взрослой частью я осознавала, как сильно отретуширована запись детства. Всё, что связано с болью и дискомфортом, либо удалено, либо завуалировано. Разбив однажды коленку, Диана долго плакала, но я почти не чувствовала её страданий и могла лишь смотреть на происходящее, испытывая лёгкую грусть с крошечной примесью страха.

Запись третьего года жизни Дианы заканчивалась 31 декабря. Праздник получился большим и шумным.

Я поставила запись на паузу, вышла из симуляции и закрыла лицо руками. Я плакала. В пустом доме самой себе я показалась маленькой и слабой. Совершенно чужой.

Наступил вечер. После сильной эмоциональной встряски мне надо было проветрить голову, и я решила прогуляться. Открыла кладовку, включила лежащую там под куском прозрачной плёнки собаку. Она вскочила на ноги, словно мы расстались только что, а не полгода назад, и завиляла хвостом. Старая добрая Марфа, золотистый ретривер. Такой же, как был у Дианы. Но та собака – не робот.

Я надела куртку, и мы шагнули в мартовский вечер. Дрон-фонарик летел над моей головой, создавая вокруг меня пятно мягкого света. Темнота за его границами казалась густой и неприятной. Из неё периодически вылетала радостная Марфа. Она проносилась мимо, чуть не врезаясь в мои ноги, и снова исчезала.

Я брела к вершине холма. Ветер далеко разносил звонкий лай моей собаки. Я всё надеялась, что какое-нибудь другое животное – пусть и механическое – откликнется. Но пустота отвечала только эхом. И меня подмывало закричать.

Успокоительное не работало. Сон не шёл. Я долго ворочалась, а потом села рывком и обхватила себя руками, сжимая изо всех сил.

Причина неравновесия очевидна: мой эмоциональный контакт с мёртвой женщиной слишком силён. Говорят, если долго плавать в эмоблоках конструктов, можно лишиться собственной личности. Человек просто перестаёт осознавать себя. Некоторые идут на такой шаг сознательно, если их собственная жизнь дошла до точки и больше не приносит ничего, кроме боли.

Со мной такого ещё не случалось. Я всегда знала, где проходит граница.

Что же произошло на этот раз? У меня было нормальное детство, юность, я не скатилась на дно и занимаюсь тем, что мне нравится. Можно сказать, счастлива. Но моя тяга к цифровому вуайеризму со временем только усиливается. Может, мне нужна консультация психотерапевта?

Я снова легла в кровать, накрылась тонким одеялом с головой и замерла, изображая труп. Не помогло. Возникло гадкое ощущение, что меня выворачивают наизнанку, как чулок.

Включив свет, я встала, пошла в ванную и тщательно умылась. Зашла в кабинет, села в кресло и прилепила к вискам датчики гарнитуры. Не хотела форсировать события, но и терпеть уже не могла.

Соединиться с конструктом. Перейти к последней дате в календаре Дианы. В тот день она умерла.

Её квартира куда больше походит на лабораторию без оборудования, чем моя. Минималистично до абсурда. И повсюду – ледяной белый свет.

Я-Диана перемещаюсь по комнатам, трогаю стены, вещи. Мой маршрут бездумен и бесцелен. Сердце затопляет тревога. Каждый нерв гудит от напряжения. Мне, настоящей, которая лежит в кресле и грезит чужой жизнью, хочется убежать.