По Усть-Лиману всегда бродили неясные слухи. Как обычно, тот, кто делился ими, лично ничего не видел, но прекрасно знал того, кто был свидетелем происшествия. И ничего удивительного, что постепенно передаваемый слух разрастался в размерах и подробностях настолько, что первоначальные события можно было угадать с трудом.

Потому Коля, услышав разговор трёх возрастных тётушек, с изумлением узнал, что на днях неизвестные уничтожили целую банду матвейцев, количеством не меньше тридцати человек. То ли это были народные мстители, то ли недобитые бандиты Витька, то ли "мэрские" – здесь мнения тётушек разнились. Сопоставив примерное время и предполагаемое место событий, он пришёл к выводу, что именно их с Антоном схватка с адептами и послужила основой для столь нереального слуха. Нет, что матвейцам ещё где-то наваляли, он вполне мог допустить, но не в таких же масштабах. Потому что сегодня уже нет в Усть-Лимане настолько организованной силы, способной противостоять поборникам сладкоречивого фанатика Матвея. Даже "мэрские" во главе с Ивашовым притихли и на территорию адептов соваться не рискуют. Правда, и на свою матвейцев не пускают.

Он собрался двинуть дальше, но остановился, услышав, что сказала другая торговка.

– Ой, бабы, помяните моё слово, скоро утопнем мы в крови. Семёновна сказала, что назавтра опять казнь объявляют. Я-то в огороде возилась, а она сама видела, как десяток матвейцев прошагал по улице, и вели они за собой семью Лутошкиных. Самого Сергея – избитого в кровь, волокли под руки матвейцы, а жену его и обоих дочек связали верёвками и тащили, словно коз.

– Чем же Лутошкины этим иродам не угодили? – заахала одна из собеседниц.

– Да ты что, Ильинична, совсем беспамятная стала? – изумилась рассказчица. – Брат Сергея Лутошкина в Усть-Лиман приехал как раз перед наказанием господним. Он же поп. Или дьякон? Не разбираюсь я в ихних иерархиях.

– Точно, точно, – закивала головой третья торговка. – Виталик Лутошкин. Он в городе в семинарии учился. Мы ещё, помню, смеялись, когда он представился отцом Никодимом. Его ж к нам отправили церковь возводить. Да только не успел он ничего построить – как была она в вагоне железнодорожном, так и осталась.

– Вот, вот, он самый. А поскольку Матвей с отцом Никодимом поспорил люто, то приказал его спымать и в тюрьму бросить.

– Чего ж они не поделили?

– Говорят, отец Никодим рассердился жутко, что Матвей присвоил себе звание пророка, вот и высказал матом, что о нём думает. Тот его в тюрьму заключил, да только нашлись люди добрые, вытащили опального и спрятали. Вот Матвей церквушку вагонную сжёг, а теперь, вишь чё, за сродственников Никодима взялся.

– Так их казнить-то будут?

– Кто ж его, безумца, знает? Может, и их. Говорят, у него уже человек десять наготове…

Потом разговор торговок переключился в огородно-растительную плоскость, и Николай отправился по рядам, подыскивая, на что бы можно обменять выделанные шкурки, добытые им на охоте. Деньги, как стандартная единица обмена, давно уже перестали существовать, и на рынке товаров и услуг царил господин бартер. Поэтому продавец и покупатель могли до посинения спорить, сколько стоит десяток яиц – два килограмма моркови, четыре солидных окунька или неработающий будильник?

Однако разговор торговок не выходил у Коли из головы. Матвей со своими присными окончательно потерял всякое представление о мирном существовании в человеческой общине. В своё время сколотив из не в меру рьяных поборников веры основу своей шайки, он постепенно стал той силой, с которой нельзя было не считаться. Бывший "мэр" Усть-Лимана, господин Ивашов, тоже подсуетился, собрав под свою руку крепких ребят, но больше в разборки не лез – видимо, накапливая силы после эпического махача с бандой Витька на рыночной площади.