– Тебе легко говорить, – возмутился он. – Ты-то где угодно можешь охотиться, а я только здесь. И я не просто для себя охочусь – мне ещё семью кормить надо. Между прочим, уже сколько раз твои бандиты утаскивали мою добычу, когда она падала за границей.

Строение собачьего скелета не позволяет пожимать плечами, но впечатление было таким, будто именно это лохматый и проделал. К тому же Коля принял очередную порцию эмоций: стражу не было никакого дела до забот человека и тех, для кого он охотился. Его волновало только одно: чтобы люди не переступали границу. За нарушение – смерть. Это закон.

Почему-то Колю это рассердило. Не стоило, конечно, испытывать столь отрицательные чувства при тесном эмоциональном контакте, но удержаться он просто не смог. Словно какая-то плотина прорвалась в его душе, и наружу хлынули негодование и злость на несправедливость нынешнего мира, в котором он и остальные люди вынуждены были влачить жалкое существование.

– Какой такой закон? – прошипел он. – Кто тебе дал право убивать ни в чём не повинных людей?

От вожака пришла полная уверенность в правильности своих действий.

– Ну, допустим, – Николай всё сильнее распалялся, не замечая, как постепенно повышает голос. – Вот ты считаешь, что обязан убивать нарушителей. Но ведь сегодня ты был не стражем. Ты пошёл на поводу у сумасшедшего фанатика. Ты стал палачом, тупая ты псина!

Псина равнодушно смотрела на разозленного человека, и в её красных глазах не отражалось ровным счётом никаких сожалений. Николай опомнился. Что это с ним? Он разговаривает с животным, как с человеком, пытается что-то ему доказать, словно пёс может понять разницу между стражем и палачом.

– Ладно, извини, – сказал он, будто равному по разуму существу. – Погорячился. Мне идти надо. Дома девчонка голодная сидит. Щенок, понимаешь? Голодный. Эх, ни хрена ты не понимаешь.

Внезапно накатила слабость – видимо, от нервного перенапряжения. Почти затихшая головная боль вгрызлась в мозг с новой силой, и Николай, тихо застонав, рухнул на колени в траву. Морда пса исказилась, он оскалил здоровущие клыки и, утробно взрыкнув, исчез – осталась только еле заметная примятая дорожка среди зарослей ромашек и тысячелистника. Коля дождался, когда виски перестанут сдавливать невидимые клещи, с трудом поднялся на ноги и, отсчитав двадцать шагов от предполагаемой границы, двинулся параллельно ей.

Нет, сегодня явно был не его день. Пернатая дичь взлетала так быстро, что он не успевал выстрелить, а зайцы, заслышав его шаги, удирали словно ошпаренные. Вдобавок ко всему где-то неподалеку раздалось громовое рычание, сменившееся истошным визгом, после чего зайцы вообще исчезли – то ли затаились при звуках охоты, то ли сбежали от греха подальше. Единственным успехом можно было назвать перепелиное гнездо, но Коля, посмотрев на два крохотных яйца, вздохнул – толку от них не было никакого. Разве что забрать их с собой и попробовать вывести цыплят? Глядишь, так и перепелиная ферма образуется. Следом пришла здравая мысль, что яиц для этой цели надо раз в десять больше, поэтому он оставил гнездо нетронутым и уже собрался возвращаться, как услышал шорох и громкое сопение.

Он обернулся – под яблоней стоял вожак, а из его пасти свисал полосатый поросёнок. Дикие свиньи за последний год расплодились со страшной силой, ведь люди не просто перестали на них охотиться, а даже и не тревожили. Еды было полно, а хищников не так уж и много. И теперь, спустя год после катастрофы, стада диких свиней нагуливали жирок на заброшенных полях. Жаль, что в посёлок эти хитрые бестии не заходили.