Что же касается самих гносеологических возможностей искусства (независимо от круга людей, которые могут реализовать эти возможности), – то Бергсон всегда чрезвычайно высоко оценивал их. «Значительную роль в осмыслении Бергсоном сугубо философских проблем сыграла эстетика, которую французский мыслитель расценивал как высшую форму познания. И это потому, что Бергсон считал умопостигаемые основы бытия эстетическими по самой своей сути»[749], – заключает И. Вдовина. В «Творческой эволюции» Бергсон весьма недвусмысленно говорит о философии и искусстве как двух однонаправленных гносеологических векторах. Философия здесь характеризуется как «стремление к познанию, идущее в том же направлении, что и искусство, но предметом которого была бы жизнь в целом, подобно тому, как физическая наука, следуя до конца в направлении, указанном внешним восприятием, продолжает индивидуальные факты в общие законы»[750]. А в интервью, которое философ давал три года спустя, сделан и вовсе радикальный вывод: «Философия в моем понимании… ближе к искусству, чем к науке. Слишком долго философию рассматривали как науку, занимающую наивысшее место в иерархии наук. Но наука дает лишь неполную, или, скорее, фрагментарную картину реального; она постигает его только при помощи крайне искусственных символов. Искусство и философия сближаются, напротив, в интуиции, составляющей их общую основу. Скажу даже: философия есть род, видами которого являются различные искусства»[751].

Итак, сущность искусства, как и сущность философии, заключена в интуиции – вот где почва их сближения. «Э. Леруа так объяснял позицию Бергсона: философия в его понимании – это искусство, следующее за наукой и учитывающее ее развитие, опирающееся на результаты анализа и подчиняющееся требованиям строгой критики, а метафизическая интуиция – это интуиция эстетическая, но верифицированная, систематизированная, соединенная с рациональным рассуждением»[752]. По замечанию Ф. Нэтеркотт, «прекрасными иллюстрациями бергсоновской теории интуиции служат искусство и деятельность художника»[753]. Так мы вновь возвращаемся к истоку истоков бергсоновского учения – к интуиции.

Как мы помним, интуиция предполагает перемещение внутрь исследуемого предмета, симпатию, проникающую сквозь покровы бытия в самую его сердцевину. А это возможно посредством особого рода восприятия окружающего мира, видения (в широком смысле слова), позволяющего усмотреть то, что скрыто от повседневного, обычного взгляда на вещи. «…Во все времена встречаются люди, назначение которых как бы именно в том и состоит, чтобы видеть самим и заставлять видеть других то, что естественным образом мы не замечаем. Это художники»[754] – таковы рассуждения Бергсона в «Восприятии изменчивости».

Как пишет Ф. Нэтеркотт, в некотором смысле интуицию даже «можно отождествить… с эстетическим восприятием…»[755]; при этом имеется в виду интуиция как особое свойство человеческого духа вообще, а не специфически художественная интуиция, присущая лишь мастерам искусства. Здесь эстетическое восприятие становится в некотором роде обозначением (или даже сущностным эквивалентом) феномена чистого восприятия (la perception pure), которое составляет один из интереснейших аспектов бергсоновской теории восприятия. В качестве напоминания сути этой теории приведу комментарий Н. О. Лосского: «Ту сторону восприятия, которая получилась бы, если бы можно было отбросить прибавки памяти и вообще все субъективные дополнения, Бергсон называет термином