Впрочем, действительно ли истинному восприятию мира, которое дарует нам искусство, присуща направленность? Бергсон ведь весьма недвусмысленно говорит об отречении от действия: обычный человек «ослеплен деятельностью»[764], «жить – значит действовать», «значит воспринимать от вещей лишь полезные впечатления, чтобы отвечать на них соответствующим воздействием»[765]. Именно деятельности свойственна направленность на объект; восприятие мира, несвободное от практической заинтересованности, таким образом, хотя бы потенциально содержит в себе означенную направленность. Такое восприятие знакомо каждому.

Напротив, души художников – это «души, более далекие от жизни»[766]. Роль искусства, по Бергсону, и состоит в том, чтобы «поставить нас с самой действительностью лицом к лицу», устранив все «практически полезные символы»[767], скрывающие от нас реальность. Художникам свойственна «естественная отчужденность» («detachement naturel»[768]) от жизни; полная отчужденность в идеале подразумевает такое существование, когда душа не соприкасается «ни одним из своих восприятий с действием»[769].

Что подразумевает Бергсон под отчужденностью? Разумеется, если это отрыв от реальности как таковой, от самой сущности жизни, то тогда ни о каком очищенном восприятии, проникающем в самую суть вещей, за покровы реальности, не может быть и речи: ведь, как мы помним, согласно Бергсону, для подлинного вживания в реальность необходима интуиция как симпатия, как контакт с миром. Следовательно, «отчужденность» – это не отстранение от мира, это отстранение от практического использования вещей, то есть от утилитарного действия над миром. Действие же, направленное на соприкосновение с миром и проникающее в глубь реальности, абсолютно непреложно. Это «активное созерцание», созерцание, освященное сознательным усилием.

Справедливости ради нужно сразу предупредить, что предложенный вывод таит в себе один довольно острый подводный камень. Все дело в том, что у Бергсона настоящее чистое восприятие – это недостижимый предел, хотя у нас и нет права охарактеризовать этот предел как абстрактный или логический. И в пределе оказывается, что истинное чистое восприятие, прежде всего, бессознательно, во-вторых, моментально[770]!

Чтобы продолжить разговор об имплицитной эстетике Бергсона, никак нельзя обойти стороной данную проблему. Скажем прямо: видимо, перед нами одно из скрытых противоречий бергсоновского учения, которое можно по-своему разрешить, интерпретировав (в соответствии с бергсоновской логикой ретроспекции) те или иные высказывания философа. Но в рамках самого его учения это противоречие не разрешено, а может быть, и неразрешимо. Поистине, создавая «Смех» (1899), Бергсон «забыл» о том, что писал в «Материи и памяти» (1896). По Бергсону, предметы материального мира[771] «всеми своими точками воздействуют на все точки других» предметов. «Они, следовательно, являются центрами сил, между которыми непрерывно осуществляются динамические взаимодействия»[772], – комментирует И. Блауберг. Так вот, бергсоновское чистое восприятие – это совокупность динамических взаимодействий между центрами сил, взаимодействий, которые пронизывают всю материю[773]. Это восприятие мгновенно (то есть не требует погружения в la durée, а значит, не апеллирует к памяти), бессознательно, исходно (первично), оно изначально присуще материи и поэтому, согласно Бергсону, не нужно задаваться вопросом, откуда оно взялось. Вывод же таков: «…восприятие, присущее любой материальной,