– Боже, какой ужас! Нет, я не в смысле работы, любой честный труд достоин уважения, но триста-четыреста рублей при нынешних ценах!

– Ничего, мы с голоду не умираем, – Лидия Михайловна с достоинством поджала губы.

– Лидия Михайловна, может быть, вы передадите вашей дочери мое предложение – поработать у меня.

– Где это у вас? Она ведь с ребенком сидит, отойти надолго не может.

– Здесь у меня поработать – прибрать, приготовить поесть. Дома же она все это делает. И пусть они с ребенком живут здесь – я им отведу комнату, у меня тут места много.

– Домработницей моя Алина вряд ли согласится, – осторожно заметила старая учительница, – и вам от нее тоже толку не особо будет, нерасторопная она.

– Да что тут особого делать? Неужели в магазине уборщицей работать лучше? А я буду ей платить… я буду платить ей, как Инне – пятьсот пятьдесят долларов в месяц. Кроме того, питание за мой счет. И вы тоже здесь можете с ней жить, если захотите – как вам удобнее.

– Даже не знаю…

– Прошу вас, Лидия Михайловна, не ставьте меня в безвыходное положение. Объясните все Алине, неужели она не поймет? Ведь она тоже мать, тоже одна воспитывает ребенка. Ей хоть вы помогаете, а я совершенно одинока.

– Ну… хорошо, я с ней поговорю. Может, пока вы не найдете кого-то другого, она действительно…

– Что вы, Лидия Михайловна, пусть она работает, пока у нее не кончится декрет. Не думайте, что я такая уж привередливая, мне просто хочется, чтобы в доме был культурный человек, а не всякое хамло. Мне самой неприятно, что человек с высшим образованием будет у меня в доме делать такую малоквалифицированную работу, но я хоть платить за это буду нормально, а не как ее подруга-заведующая. Вот, я и деньги вам оставлю – на продукты и зарплата вашей Алине за первый месяц работы.

Достав из сумочки пачку стодолларовых банкнот, Лиля отсчитала десять бумажек и положила на триста долларов, которые все еще лежали перед учительницей. Та испуганно покосилась на деньги и даже немного от них откачнулась назад.

– Что вы, зачем же так много? И вперед не надо, потом заплатите. Алина даже и не возьмет вперед, она такая щепетильная!

Лиля улыбнулась самой обаятельной и понимающей из своих улыбок.

– Возьмите тогда вы, отдадите ей сами, когда сочтете нужным. Поймите, Лидия Михайловна, для меня так мало сейчас значат деньги! Если б мой муж… – она всхлипнула. – Я бы, кажется, отдала все сокровища мира!

– Может, еще помиритесь.

– Я – что, я – взрослый человек. А вот на Таньку гляжу, и сердце разрывается. Пусть он не хочет меня видеть, но ребенок-то чем виноват? Иногда даже думаю, что мне лучше умереть – тогда он придет к ребенку, который так его ждет.

Слова Лили, сказанные проникновенно-горьким тоном растрогали и немного даже расстроили Лидию Михайловну.

– Что вы, девочка моя, – сказала она, – важней матери для ребенка никого нет! Потерпите, он, может, и одумается.

– Как вы думаете, Лидия Михайловна, – доверчиво спросила Лиля, – вдруг он придет, когда меня не будет? Он знает, что я уезжаю, захочет проведать дочь.

– Может быть, может быть. Как такую хорошую девочку можно не любить. У внука моего отец женат, двое детей, и то заходил: хочу, мол, сына посмотреть. Алинка его, правда, не пустила, говорит: я сама хотела, это только мой ребенок. А я считаю, что она неправа – муж есть муж, а отец есть отец.

– Если мой муж зайдет без меня, Лидия Михайловна, я вас очень прошу: поговорите с ним. Объясните, как Танечка мучается – она же все ночи в подушку плачет. Вы, как педагог, наверное, умеете разговаривать с родителями.

– Я, как педагог, и вам посоветовала бы больше времени уделять Тане, – тон старой учительницы стал строгим. – Однако, если ваш супруг зайдет, то и с ним поговорю. В ваши отношения я, конечно, вмешиваться не могу, но что касается Тани, то я и сама вижу, как она подавлена, все время будто чего-то ждет.