– Забыл, дядя Андрей, честно. Все эти дни сидел дома за компьютером, даже маме не позвонил. Позвони за меня, ладно?

– Гм, ладно. Я, собственно, так и сказал Лилиане – что ты очень занят. Она просила передать, что Таня очень хочет тебя видеть, и когда ты освободишься…

– Дядя Андрей, нет! Я ей передал: ноги моей там не будет, это конец. Мне очень жаль эту девочку, но видеть ее я не хочу – нет смысла. Не будем об этом больше.

Андрей Пантелеймонович вздохнул.

– Хорошо, не будем. Все здоровы? Сын здоров? – с некоторым смущением в голосе поинтересовался он.

– Да, спасибо, все здоровы. Только я из-за этого взрыва как на иголках – страшно оставлять вас всех.

– Не говори ерунды, Илюша. Ты скоро рассчитываешь вернуться?

– Не позже, чем через семь-десять дней.

– И где тебя можно будет застать после возвращения?

Илья рассердился.

– Здесь – у меня дома, – раздраженно ответил он. – Еще есть вопросы?

– Только один, – усмехнулся Андрей Пантелеймонович, – ты действительно починил кран?

Его племянник расхохотался.

– Любишь ты скользкие вопросы задавать! Да, я его починил, но потом пришлось срочно вызывать слесаря, потому что я сорвал резьбу, и вода заливала соседей. Ладно, дядя Андрей я пошел – у меня еще стеллаж, а вечером поезд. Настю поцелуй, Инге привет.

Разговор с дядей немного развеял тяжелые мысли Ильи, но, уже оказавшись в поезде, он начал опять метаться, думая о Карине, взорванном доме и маленькой девочке, которую Лилиана неизвестно зачем привезла из Швейцарии.

«Я не желаю поддаваться на ее шантаж, я ведь точно знаю, что это не моя дочь. Чего она добивается – чтобы я перед всеми это заявил и попросил провести экспертизу? И чтобы потом послал ее к черту и потребовал развода? А ведь я так и сделаю, если она не перестанет меня доставать. Или я поговорю с Филевыми – все им объясню. Действительно, почему они должны считать меня бездушным зверем?»

В конце концов, так и не решив, что делать, Илья забылся сном.

На вокзале в Берлине его встретил пожилой мужчина с умными веселыми глазами.

– Разрешите представиться, – бодро сказал он по-русски, – Антонио Скуратти, возглавляю службу информационной безопасности нашего банка, и вы будете работать в непосредственном контакте со мной. Садитесь, вот моя машина. Как доехали, как самочувствие?

– Как вас услышал, так получше, – улыбнулся Илья, забираясь в машину, – приятно слышать родную речь в центре Берлина. Нет ничего хуже, чем объясняться с немцами на дурном английском.

– О, у нас в банке многие знают русский, и много русских работает, – Скуратти помог ему пристегнуть ремень безопасности и тронул машину с места. – Лично я считаю Россию своей родиной – родился и вырос в Москве, окончил мехмат МГУ, был влюблен в русскую девушку и женился на русской женщине, – он подмигнул, – правда, потом развелся.

Скуратти привез Илью в отель, заказал завтрак, обещал вернуться за ним к двум и оказался очень точен – без одной минуты два позвонил из холла:

– Спускайтесь, господин Шумилов, я вас жду.

Был самый разгар рабочего дня, и они уже минут через пять застряли в пробке. Скуратти, невозмутимо положив руки на руль, выжидал, пока можно будет двигаться дальше, и Илья даже немного позавидовал его олимпийскому спокойствию.

– Я в пробках обычно сижу, как на иголках, – сказал он, – так и хочется вылететь на тротуар и объехать всю шеренгу. Пару раз у меня действительно сдавали нервы, и я так и делал.

– В России нервная жизнь, а в Германии народ воспитанный, – Скуратти медленно тронулся за передней машиной и тут же остановился. – А знаете, – сказал он с подкупающей откровенностью, – я ведь специально поехал этой дорогой. Мне хотелось с вами поговорить, так сказать, на нейтральной территории. Вы, очевидно, знаете, что работа, которой вы будете заниматься, конфиденциальна. Даже директор нашего банка – мой родственник, кстати, – не в курсе всех нюансов.