– Вы написали нам, Максим Евгеньевич, что вам стало известно, будто тему вашей работы хотят засекретить, и что вы категорически возражаете против этого. Смею спросить, откуда вдруг у вас появилась такая информация?

– Ну… не помню уж, – немного покраснев, раздраженно дернул плечом профессор. – Говорили люди, и я решил во избежание всяких недоразумений написать вам.

– И конечно, вы не помните, кто говорил – что ж. Но что плохого вы видите в том, что ваша работа перейдет в разряд закрытых?

– Неужели непонятно? – всплеснул руками Баженов. – Мне по роду работы нужны постоянные контакты с зарубежными коллегами, я должен постоянно публиковать свои работы, посещать зарубежные симпозиумы и конференции – без этого я в науке труп.

– Но, простите, какое это имеет отношение к степени секретности работы? – гость даже руки развел от огорчения. – Ведь, когда мы принимаем решение запретить или разрешить гражданину выехать из страны, это диктуется единственно соображениями его безопасности. Вы можете сто раз работать по открытой тематике, но выехать вам запретят. И обратно – если требует работа, то сотрудники закрытых предприятий свободно едут за рубеж. Дело, я повторяю, в вашей безопасности. Вашей работой, например, могут заинтересоваться зарубежные спецслужбы, поэтому ваш выезд в любом случае будет сейчас нежелателен.

– Ерунда какая! – Баженов возмущенно вскочил. – У меня приглашение на конференцию в Гааге, я делаю там доклад. Какой интерес для американского ЦРУ может представлять поведение обезьян при нарушении функций гиппокампа?

– Очень большой интерес, дорогой мой Максим Евгеньевич! Ведь вы сознательно формируете определенный вектор целенаправленного поведенческого акта! Тот эксперимент, который вы проделываете с обезьянами, недобросовестные люди могут проделать с нормальным человеком.

– Чушь! Зачем это делать с нормальным человеком? Мы ищем средство излечения людей, страдающих тяжелыми психическими расстройствами.

– Видите? Зарубежным спецслужбам ничего не стоит объявить сумасшедшим любого инакомыслящего и подвергнуть его операции по вашему методу, чтобы создать нужную им личность.

Баженов расхохотался. Он вытирал слезы смеха, пытался заговорить, но при взгляде на своего посетителя вновь начинал хохотать.

– Послушайте, – с трудом выговорил он наконец сквозь смех, – о чем вы говорите! Работа находится в зачаточной стадии, мы можем лишь предполагать, какие изменения личности возможны при операции, но чтобы сознательно формировать личность… Простите мне этот смех, но подобное могут предполагать лишь фантасты в своих романах!

Гость оставался невозмутимым. Он подождал, пока профессор успокоится, и вновь заговорил:

– Простите и вы, профессор, но у нас есть информация, что там ведутся работы в подобном направлении. Поэтому и у нас решено подключить ученых к аналогичным исследованиям – чтобы не оказаться захваченными врасплох. Возглавить исследовательский институт мы предлагаем вам. Я не стану напоминать о гражданском долге советского человека, потому что вы и сами все прекрасно понимаете.

– Позвольте, вы мне что, предлагаете экспериментировать на людях?

– Что вы, профессор! Вы будете делать ту же работу, что и раньше, но вам будут выделены дополнительные средства, дополнительные площади, дополнительное оборудование. Что плохого вы в этом видите? Естественно, вы будете работать в условиях некоторого информационного ограничения, но это ограничение будет односторонним – лично вы будете получать любую необходимую информацию.

– Но я же не член партии!

– Профессор, – вкрадчиво заметил гость, – если б вы были членом партии, то мне не пришлось бы вас убеждать, у нас был бы другой разговор. Однако если вы имеете серьезное намерение вступить…