С такими мыслями я ворвалась на кухню, быстро пробежала глазами по рецепту – ничего сложного в нём не было: сначала разрезать фрукты и поставить их запекаться при минимальной температуре. Через несколько минут блестящие, зеленые четвертушки уже загорали в духовке, а я уселась на окно первого этажа нашего барака, высунула ноги на улицу и стала ждать.

– Сидишь?

– Сижу.

– Давно?

– Нет.

Ленка из соседнего двора хитро щурилась, наблюдала, как я болтаю ногами, и вдруг выпалила:

– А там Сашка поёт!

– Сашка? – я сделала вид, что мне всё равно.

– Ага! – Ленка сделала вид, что ей всё равно, что я сделала вид, что мне всё равно.

Са-ашка!

Мальчик с гитарой.

Он выходил во двор, садился на подъездные ступени и начинал петь. На голос трубадура сбегались все окрестные девчонки, чтобы полюбоваться на его пшеничного цвета кудри, на его круто вываренную джинсовку, на его длинные тонкие пальцы, которыми он неистово рвал струны гитары.

Не знаю, как так получилось, но я опомнилась только когда сидела в пятом ряду восхищённых зрителей, глазела на Сашку и млела от его хриплого баритона.

Ты назначила встречу, ты сказала: Приду!

Я от радости думал, что с ума сойду,

Я в назначенный день, прискакал как олень, вот стою и жду,

Вот проходит час, вот проходит второй,

Как назло дождь пошёл, мне хоть волком вой,

Все равно я с надеждой стою, потому что тебя я люблю!

Я стою в надежде увидеть внешность твою,

Мне начхать на эти дожди, только ты прошу – приходи,

Если чем обидел – прости, но скорей приходи!

– Ма-а-ам! Я же на пять минут выбежала, чтобы… мусор вынести.

– Тогда объясни, почему мусор до сих пор в ведре?

– Э… накопилось снова?

Я понимала, что виновата, но признаваться в этом было выше моих сил. Поэтому я просто отскребала прилипшие яблоки от протвиня.

– Но это вкусно! – говорила я, облизывая ложку с налипшими пригоревшими кусочками фруктов. – Ну, вкусно же.

– Вкусно, вкусно, – отвечала мама, пряча улыбку.

– А что на ужин? – папа заглянул на кухню. – Я чую запах вкусненького.

– Котлетки.

– С макарошками?

– С пюрешкой.

Мне часто дарили кукол. Так считалось, что девочкам – куклы, а мальчикам – машинки. Но своих кукол я аккуратно пристраивала на антресолях и при первой возможности дарила подружкам. Они хлопали в ладоши и кричали от восторга, повторяя: «Тебе не жалко?»

Нет. Мне не было жалко. Я не понимала, как играть с куклами. Меня всегда привлекали машины. Когда брату исполнилось шесть лет, ему подарили грузовой железный самосвал. Мне уже минуло двенадцать, и я обменяла его подарок на моего розового мягкого зайца. Брат не огорчился. Я же убежала во двор и долго играла с машиной. Насыпала песка в кузов, высыпала его при нажатии на маленький рычажок, изображала рёв машины и вся вымазалась в песке. Папа заразительно смеялся и говорил: «Мать, смотри, а Танька играет в машинки!»

В то лето мне купили двухколёсный велосипед. О! Я была счастлива! Всё лето я не выпускала велосипеда из рук, крутила педали до позднего вечера, научившись кататься на нём самостоятельно за пять минут.

У нас не было машины, но мотоцикл «Урал», на котором ездил папа летом, вызывал у меня полный восторг. Я всегда сидела впереди и нажимала какие-то рычаги под присмотром папы, и моё сердце почти выпрыгивало из груди от восхищения.

Я часто видела себя во сне за рулём белой легковой машины: гоняла по безлюдной трассе на полной скорости с открытыми окнами, и мои длинные волосы развевались на ветру.

Когда брату купили мопед, я училась в институте. Приехав на лето домой и увидев мопед, я бросила свою сумку прямо во дворе и, не переодеваясь, потихоньку, чтобы никто не видел – вывела мопед на улицу. Там сосед, бывший одноклассник, провёл мне подробный инструктаж по освоению технического устройства, я села и поехала.