Красивый до неприличия и настолько же молодой парень упорно пытается влезть в мою серую скучную душонку, и паранойя тут же услужливо подсказывает — где-то здесь есть подвох.

— Это... называется шутка, — получается гнусаво и едва ли прокатывает за оправдание, Тимур смачно затягивается, и разгоревшийся огонек на миг освещает его хмурое лицо.

— А вы знаете толк в шутках, мадам.

— И все же... Зачем ты это делаешь? Какой на самом деле преследуешь интерес?

— Самый что ни на есть грязный! — смеется он, прислоняясь затылком к бетонной плите и глядя в небеса. — Ты красивая, с тобой интересно. И... мне везет, когда я вижу тебя.

Он обезоруживающе искренен, но паранойя только крепнет.

— Я серьезно! — не унимаюсь. Мне нужно его расколоть, со скандалом изгнать из мыслей, чтобы вечно потом презирать и чувствовать себя правильной и бдительной. — Ты поспорил с друзьями?

— У меня нет друзей, — глухо отзывается он, выдыхая вверх серебристый дым.

— Не похоже... Я видела тебя в компании ребят у ТРЦ, и выглядел ты вполне счастливым.

— А... те куны... — Он стряхивает пепел в окно и подносит сигарету к разбитым губам. — Ну, я общаюсь с ними, чтобы от тоски не съехать с катушек. Я не понимаю их, а они считают странным меня... Мир вообще странный — в нем скучно и нет никаких гарантий, что все закончится хорошо. Каждый шаг — как в пропасть. Сначала тебя нахваливают за съеденную ложечку и пятерочку по азбуке, сдувают пылинки и обещают блестящее будущее, а потом ты взрослеешь, входишь в мир... и оказываешься посреди мертвой Припяти — вокруг ничего, кроме скрюченных веток, тумана, смерти и неизвестности. Тупое окружение. Корыстные девки. Ненавистная учеба. Мелкие цели, не приводящие ни к чему... В общем, я — системная ошибка, несовместимая с операционкой.

Сказанные им слова созвучны мне до бессильной дрожи, до шока, до гула в ушах. За три десятка лет я так и не встретила человека с теми же загонами, но сегодня его каким-то чудом занесло прямиком на мой балкон. Борюсь с желанием вцепиться в него мертвой хваткой, обнять до треска костей, уткнуться носом в широкое плечо и зареветь. Но тогда он навсегда станет центром моей вселенной.

Глаза щиплет — от дыма или еще черт знает от чего. Хорошо, что их не видно в темноте.

— Я устал искать себя. И знаю, что все это время искал не там. Если у бога есть волшебный список придурков, раньше времени просравших все в жизни, на самом его верху золотом высечено мое имя.

Последняя реплика вызывает у меня горький, но искренний смех. Воистину говорят: дурак дурака видит издалека...

— Если твое имя и высечено там, то только после моего! — Тушу окурок о дно пепельницы и хохочу как больная. — Откуда ты взялся на мою голову, философ?

— Переехал две недели назад вон в те человейники, — отвечает парень совершенно серьезно и кивает на новостройки, выросшие на пустыре за дорогой. — Раньше мы жили в пригороде, а потом аварийный дом расселили, и мать выбила трешку в них. Она постоянно в разъездах, а я не знаю, куда себя деть. На старом месте было лампово, особенно в теплое время года — каждую субботу с мая по октябрь на огромной поляне у посадок собираются чуваки и разводят костер. Делятся историями, поют под гитару, запускают фейерверки и выпивают... Но теперь я вряд ли туда поеду — мать против, активно борется со сборищами «всякой нечисти» и настаивает, что надо учиться отпускать прошлое, приноравливаться к новым обстоятельствам и взрослеть.

Непохожесть, одиночество и тоска о неслучившемся, навсегда утраченном, слишком хорошо известны мне, и рассказ вызывает болезненный озноб. Мы не на равных, никогда друг друга не поймем и не станем друзьями... Но его суперспособность — выворачиваться наизнанку — делает свое дело, и меня прорывает: