1) не только выборность, но и сменяемость в любое время

2) плата не выше платы рабочего

3) переход немедленный к тому, чтобы все исполняли функции контроля и надзора, чтобы все на время становились «бюрократами» и чтобы поэтому никто не мог стать бюрократом.

Такое начало на базе крупного производства само собою ведёт к постепенному «отмиранию» всякого чиновничества, к постепенному созданию такого порядка – порядка без кавычек… когда всё более упрощающиеся функции отпадут как особые функции особого слоя людей».

Замечательные слова.

Жаль только остались на бумаге.

Как это всё соотносилось у Ленина на практике?

А никак. В смысле: так же, как всё остальное.

Вопреки учению Маркса, вместо упразднения государства, Ленин наоборот взял курс на воссоздание оного.

Когда оппозиция из т.н. левых коммунистов во главе с Бухариным попыталась ему указать на явное несоответствие практики с теорией, напоминая едкие слова Энгельса о нелепости ассоциирования огосударствления с социализацией: «…иначе должны быть признаны социалистическими учреждениями… ротные швальни или же всерьёз предложенное при Фридрихе-Вильгельме каким-то умником огосударствление домов терпимости» и т.д., Ленин, не мудрствуя лукаво, попросту объявил их «обрывками книжных истин».

В конечном итоге, авторитет вождя взял верх.

Правда, ненадолго.

Спустя некоторое время Ленин сам заговорил о том, что:

«Наш госаппарат… в наибольшей степени представляет из себя пережиток старого, в наименьшей степени подвергнутого сколько-нибудь серьёзным изменениям. Он только слегка подкрашен сверху, а в остальных отношениях является самым типичным старым из нашего старого госаппарата».

«Мы аппарат, в сущности, взяли старый от царя и буржуазии… Мы уже пять лет суетимся над улучшением нашего госаппарата, но это именно только суетня, которая за пять лет доказала лишь свою непригодность или даже свою бесполезность или даже свою вредность». И т. д.

Пётр Бернгардович Струве так положение и охарактеризовал:

«Советская власть есть, по существу, николаевский городничий, возведённый в верховную власть великого государства».

Ленин был махистом, возомнившим себя марксистом.

Он шёл не от теории к практике, а от деяния к опыту.

Собственно говоря, при отсутствии научного мировоззрения, ему ничего другого и не оставалось.

Отсюда зигзаги и противоречия его деятельности. Он сам писал:

«Кто берётся за частные вопросы без предварительного решения общих, тот неминуемо будет на каждом шагу бессознательно для себя „натыкаться“ на эти общие вопросы. А натыкаться слепо на них в каждом частном случае значит обрекать свою политику на худшие шатания и беспринципность».

Что и продемонстрировал на собственном примере.

Фактически, вся деятельность Ленина не что иное, как цепь попыток выкрутиться из ложного положения стратега революции,

в которое он сам себя поставил необоснованностью притязаний на обладание научным мировоззрением, поскольку жизнь неумолимо вскрывала реальное положение.

Без научного мировоззрения невозможно стать революционером.

Ленин был не вождем революции, а слепым поводырем.

Политический триумф ленинской партии в октябре 1917 года стал началом её конца.

До этого у Ленина было почти 20 лет на раздумья о судьбах России.

На первом Всероссийском съезде Советов, в результате бурных дебатов заключившем, что в России нет партии, способной ясно указать стране верную дорогу в будущее, вождь большевиков запальчиво выкрикнул «Есть такая партия!», вызвав дружный смех зала, совершенно верно оценившего ленинскую эскападу как гипертрофированную претенциозность выскочки-верхогляда.