Она задумалась: а что, интересно, видит незнакомец в ответ? Вера судорожно сняла очки, но от долгого чтения ей было сложно сфокусировать взгляд, и она чувствовала, что глаза у нее были замутненные. Ну и одета она была далеко не самым презентабельным образом: потертые джинсы и футболка. Он заметил, что она как две капли воды была похожа на Грейс Келли? Ну хорошо, на Грейс Келли в возрасте, когда она уже прибавила пару кило в объеме талии.

Вера тут же смекнула, она сидела здесь как студент во время сессии, а ей надо бы включить кокетку. Однако сейчас на это как будто уже не было сил. Ну и как знать, возможно, этот мужчина и не любит кокеток, и, возможно, ей лишь к лицу ее любознательность и усидчивость. Да и потом, пристало ли ей все еще играть кокетку? В каком возрасте Барби уже слишком стара?

–Я передам дочери, это все ее труд. Она постоянно ищет что-то новое, что-то добавляет, организовывает встречи потомков эмигрантов, русские вечера и прочее. Она историк.

– Видно, что это сделано с душой.

Вера попробовала кофе: это был черный кофе, такой крепкий она обычно не пила. Вкус был горький и слегка кислый, но она лишь вежливо улыбнулась, заедая привкус молочной шоколадкой, которая лежала на блюдце.

– Меня зовут Григорий Хотулев, – произнес собеседник на французский манер и протянул Вере руку.

– Так вы русский? – резко выпалила Вера на родном языке, отвечая Хотулеву рукопожатием. Только в эту секунду она поняла, как тоскливо и одиноко ей было в этом курортном наводненном любителями джаза Монтрё.

– Да, а вы тоже? – произнес мужчина с выдающимся французским акцентом. У него была отличительная особенность всех франкоговорящих – тянуть «ааа» в начале предложения. Нет, он был не русский, разочарованно промелькнуло у Веры.

– Да. Меня зову Вера Орлова, я из Москвы. А вы?..

– Я родился в Женеве, но мои родители – дети эмигрантов.

У Веры зажглись глаза: бинго.

Вера заметила, что повисла слегка неловкая пауза, однако, когда она уже, набрав воздуха в легкие, приготовилась было открыть рот, Хотулев спросил:

– Что привлекло вас в этих местах? Фестиваль?

– Нет, я здесь на все лето. Я с 1998 года езжу в Швейцарию.

– Великолепно! Вы тоже историк?

– Нет-нет, я лингвист, – Вере вовсе не хотелось признавать, что она преподавала корпоративный английский. Это, может, и кормило ее, но вовсе не звучало. – Я увлекаюсь живописью и историей. Ну и потом тема эмиграции мне особенно интересна, потому что я сама из аристократической семьи, моя прабабушка была фрейлиной императрицы Марии Федоровны.

Вера отметила замешательство Хотулева: подобный факт ее биографии всегда производил впечатление на окружающих.

– Ого! – только и выговорил Хотулев. Затем он прибавил, –   Ну а вы, конечно же, уже посещали замок Шильон?

Вера даже слегка фыркнула:

– А то!

– Да, туристы любят его. Я, правда, там сам ни разу и не был.

И, возможно оттого, что она уже около месяца по-настоящему ни с кем не разговаривала вживую, если не считать тех моментов, когда она спрашивала дорогу, или же, возможно, оттого, что ей очень хотелось почувствовать себя интересной и нужной, она поведала ему историю Шильонского замка даже лучше, чем это сделал бы аудиогид.

– Вау, – заключил Хотулев, когда Вера закончила. – Замок на вас явно произвел впечатление. Никогда не слышал более подробного рассказа о чем-либо.

И в этот момент Вера вдруг поняла, чего ей так сильно не хватало в жизни: когда кто-нибудь смотрел на нее таким взглядом. Это был не просто равнодушный взгляд, который люди обычно дарят тем, кто им безразличен, это был взгляд-калейдоскоп, в нем было так много всего: искорки юмора, теплота, заинтересованность – но самое главное, что в этом взгляде отражалось «я вижу тебя».