– Ну вот, говорю, – ответила я. Разжав ладонь, я снова протянула ей пуговицу. На этот раз она ее взяла.

После того как мамы уехали, мы встали в очередь, пережидая, пока сестры составляли опись вещей из наших чемоданов. Я заметила, что, вдобавок к отсутствию мамы, у Синиты и вещей с собой было совсем немного. Все ее пожитки были завязаны в узел, и, когда сестра Милагрос вносила их в опись, они заняли всего пару строчек: три смены белья, четыре пары носков, щетка и расческа, полотенце и ночная рубашка. Синита показала сестре Милагрос блестящую пуговицу, но та сказала, что ее записывать не обязательно. Тут по очереди пробежал шепоток:

– Она по программе малоимущих.

– И что с того? – с вызовом спросила я у смешливой девчонки с кудряшками, мелкими как икота, которая прошептала мне это на ухо. Она тут же прикусила язык. Про себя я обрадовалась еще больше, что подарила Сините пуговицу.

Когда списки были составлены, нас отвели в зал собраний и наговорили нам кучу приветствий и напутствий. Потом сестра Милагрос, в ведении которой находились девочки десяти–двенадцати лет, отвела нашу небольшую группу вверх по лестнице, в большой дормиторий, где нам предстояло спать всем вместе. Кровати стояли почти вплотную друг к другу и были завешены москитными сетками. Казалось, что спальня наполнена целым выводком невест, и каждая спряталась под свадебной фатой.

Сестра Милагрос сказала, что пора распределить среди нас кровати согласно нашим фамилиям в алфавитном порядке. Тут Синита подняла руку и спросила, можно ли ей занять кровать по соседству с моей. Сестра Милагрос помедлила, но потом ее взгляд потеплел. «Конечно», – сказала она. Но когда другие девочки попросили ее о том же, она им отказала. Тогда подала голос я:

– Мне кажется, несправедливо, что вы сделали исключение только для нас.

Сестра Милагрос удивленно подняла брови. Я подумала, раз она монашка и все такое, ей не слишком часто приходилось слышать, что такое хорошо и что такое плохо. А еще до меня вдруг дошло, что эта пухленькая маленькая монахиня с парой седых прядей, выбившихся из-под чепца, вовсе не мама или папа, с которыми можно было спорить сколько душе угодно. Я собралась уже было извиниться, но сестра Милагрос просто улыбнулась своей щербатой улыбкой и сказала:

– Ну ладно, разрешаю всем выбрать себе кровати. Но при первых же признаках любых споров, – несколько девочек уже бросились к лучшим кроватям у окна и спорили, кто оказался там первым, – мы вернемся к алфавитному порядку. Это ясно?

– Да, сестра Милагрос, – хором ответили мы.

Она подошла ко мне и взяла мое лицо в ладони.

– Как тебя зовут? – спросила она.

Я назвала ей свое имя, и она повторила за мной несколько раз, будто пробуя его на вкус. Потом она улыбнулась, будто этот вкус ей понравился, бросила взгляд на Синиту, к которой все здесь, похоже, были неравнодушны, и сказала:

– Позаботься о нашей дорогой Сините.

– Хорошо, – сказала я, вытянувшись по струнке, как будто мне давали важное задание. В итоге так оно и вышло.

Несколько дней спустя сестра Милагрос собрала всю нашу группу для разговора. О личной гигиене, как она сказала. Я сразу поняла, что речь пойдет о самых интересных вещах, описанных самым неинтересным образом.

В первую очередь она рассказала о неприятных ночных происшествиях. Если кому-то из нас понадобится чистая простыня, мы должны тут же подойти к ней. Лучший способ предотвратить неприятности – обязательно навестить ночной горшок перед тем, как отправляться в постель. Есть вопросы?

Ни одного.

Потом на ее лице появилось застенчивое выражение. Вполне вероятно, мол, некоторые из вас в этом году станут девушками. Дав самое запутанное объяснение, что да почему, она подытожила: как только у нас начнутся эти заморочки, мы должны сразу подойти к ней. В этот раз она не спросила, есть ли у нас вопросы.