– Расскажите мне об одном из таких моментов, – просит женщина, и ее лицо озаряется отчаянным любопытством. Она тут же прячет взгляд, чтобы это скрыть.

Деде медлит в нерешительности, но ее мысли уже уносятся в прошлое, год за годом, год за годом, вплоть до того момента, который она закрепила в памяти как начало.

Деде вспоминает ясную лунную ночь накануне того, как наступило будущее. В прохладной темноте они сидят в креслах-качалках под мексиканской оливой во дворе дома и рассказывают друг другу истории, попивая сок гуанабаны. Мама всегда говорила, что он полезен для нервов.

Все в сборе: мама, папа, Патрия, Деде, Минерва, Мария Тереса. Пиф-паф, пиф-паф, – папа любит складывать из пальцев пистолет и в шутку направлять его на каждую из них, делая вид, будто стреляет, в знак того, что не особо гордится их зачатием. Три девчонки, родившиеся с разницей в год! А потом, девять лет спустя – Мария Тереса, его последняя отчаянная попытка зачать мальчика – и тоже неудачная.

У папы на ногах тапочки, он сидит, закинув ногу на ногу. Время от времени Деде слышит, как бутылка рома со звоном ударяется о край его стакана.

Нередко в такие вечера из темноты к ним обращается робкий голос, рассыпаясь в извинениях, и тот вечер не исключение. Не будут ли они так добры и не одолжат ли таблетку calmante[9] для захворавшего ребенка? И не угостят ли табаком утомленного старика, что целый день перетирал юкку?

Отец встает, слегка покачиваясь от выпивки и усталости, и открывает магазин. Сосед уходит восвояси с лекарством, парой сигар и горсткой леденцов для крестников. Деде говорит отцу, что никак не возьмет в толк, отчего у них так хорошо идут дела, если он вечно все раздает направо и налево. Но отец лишь кладет руку ей на плечи и говорит:

– Ай, Деде, вот для этого я тебя и родил. Каждой мягкой ноге нужна твердая туфля. – И добавляет со смехом: – Она еще всех нас похоронит в шелках и перьях! – Деде снова слышит, как бутылка ударяется о стакан. – Да, точно, быть нашей Деде главной богачкой в семье.

– А мне, папа, мне кем быть? – Мария Тереса подает свой детский голосок, чтобы ее тоже непременно не забыли взять с собой в будущее.

– А ты, mi ñapita[10], ты будешь нашей кокеткой. Из-за тебя куча мужиков будет… – Мама издает свой фирменный кашель «следи-за-языком». – …Будет слюнки пускать.

Мария Тереса тяжело вздыхает. В свои восемь лет, в клетчатой блузке и с длинными косичками, единственное, чего хочет девочка от будущего, – чтобы у нее самой текли слюнки от конфет и подарков в больших коробках, в которых что-то заманчиво гремит, если их потрясти.

– А как же я, папа? – спокойным голосом спрашивает Патрия. Сложно сейчас представить Патрию незамужней и без ребенка на коленях, но память Деде уже начала играть с прошлым. Той ясной прохладной ночью, накануне того, как наступило будущее, она рассадила их всех, как кукол: мама, папа и четыре милых девочки, никого лишнего, все пока в сборе.

Папа призывает маму помочь ему. Особенно – хоть он этого и не говорит – если она сомневается в его способности к предсказаниям после нескольких стаканов рома.

– Ну, мамочка, что скажешь о нашей Патрии?

– Ты прекрасно знаешь, Энрике, я в это не верю, – бесстрастно произносит мама. – Падре Игнасио считает, что предсказания для тех, кто не верит в Бога. – В тоне матери Деде уже слышит, как они с отцом отдаляются друг от друга. Оглядываясь назад, она думает: ай, мама, ослабь свои строгие заповеди хоть чуть-чуть. Пора бы уже усвоить христианскую математику: отдаешь совсем немного, а получаешь обратно сторицей. Но вспоминая о своем собственном разводе, Деде признает, что эта математика работает не всегда. Если помножить на ноль, получишь ноль плюс тысячу душевных терзаний.