Он замолчал, и все замолчали. И осторожно шли вдоль лесной дороги и вдумывались в эти слова, вспоминая все то, что пережили недавно.

Дальше по дороге они увидели следы войны: сожженные легковые и грузовые машины, оторванные взрывами и разметанные по площадям куски танков, старые тряпки и остатки всяких ящиков по обочинам. Справа и слева стояли сгоревшие транспортные средства, и Генка, шагая чуть в стороне от остальных, по пути наткнулся на полуразобранный немецкий мотоцикл.

Марат узнал в этой военной дороге знакомые очертания лесной просеки. Вдруг он вспомнил, что чуть дальше в лесу будет перекресток, за которым справа есть блиндаж. Точнее, остатки блиндажа, которые все время, что он приезжал в начале и середине 2000-х годов копать за Некрасово, был залит водой, и потому никем из «черных копателей» до поры до времени не тронут. И, правда, вот он блиндаж, но только сейчас это – настоящее сооружение из бревен и досок, видимо, несколько раз переходившее из рук в руки. Вокруг блиндажа лежало много всякого мусора войны: остатки немецких касок, куски кожаных ремней и разнообразные помятые и поломанные пряжки; явно выброшенные из блиндажа при очередной смене хозяев старая одежда и котелки, миски и столовые приборы бывших владельцев, а также подметки сапог и блестящие кучи стреляных гильз. Эти гильзы были везде, кое-где они слегка поблекли от времени и дождей, стали зеленоватыми, покрылись патиной. Марат вспомнил, что он однажды был свидетелем того, как недалеко от этого блиндажа его приятель с помощью мощного металлоискателя нашел прямо в колее дороги остатки погнутого немецкого карабина.

Ведомый любопытством, он подошел ближе к дороге и взглянул на это место. На самой дороге не было ничего примечательного, а вот рядом с ней в небольшой воронке лежала прямо-таки груда самого разнообразного оружия. Видимо, оно было собрано здесь довольно давно, потому что сквозь начинающие ржаветь стволы и подернутые сыростью деревянные приклады пробивались ростки травы. Это было оружие, собранное после боев, лишенное затворов и потому непригодное к стрельбе. В основном тут были немецкие образцы, и они явно ни для одной из сторон в настоящий момент не представляли никакого практического интереса. Марат догадался, что один карабин из этой кучи впоследствии как-то переместился в колею и был там замыт дождями, по нему ездили затем машины, и он ушел в землю. Таким образом, он один из этой кучи и сохранился в лесу, а основная масса этого трофейного сбора уже после активной фазы боев в районе была собрана Советской властью и отправлена в переплавку. Обрадовавшись тому, что он узнал место и вот таким образом оказался посвящен как в прошлое, так и в будущее этого конкретного пятачка в лесу, Марат вернулся к своим.

Все стояли на перекрестке, не решаясь выбрать направление.

– Видите сгоревшую деревню? – кивнул Марат налево.

– Там только деревья, – отвечал Генка, – колея от машины идет как раз туда.

– Я тоже не вижу деревни, – подтвердила Люба, поправляя свою накидку из немецкой плащ-палатки.

– Да я тоже через деревья не вижу ничего, – улыбнулся Марат, – только я знаю, что там дальше будет деревня Подъелки, и рядом с ней проходит та самая дорога, по которой мы приехали сюда.

Они прошли совсем небольшое расстояние в ту сторону, про которую говорил Марат, и стоило им увидеть остатки печных труб на поле в какой-то синеватой дымке, как вдруг они почувствовали, что натолкнулись на какую-то невидимую стену.

Сначала Марат, затем Генка и остальные почувствовали, что они ткнулись подошвами сапог в необычно твердую траву перед собой и поняли, что дальше сделать даже шаг уже не получится. Как будто невидимая прочная пленка преграждала им путь вперед. Никита подошел совсем вплотную к этой незримой границе и увидел, что картинка с полем и печными трубами пропала. Вместо нее была только зияющая чернота.