Рома поморщился. Да, они были очень похожи с братом. Но Света выбрала старшего.

– Я это… – нужно было что-то сказать, а то он стоял словно истукан. – Так Рэма нет? Я хотел его с днем рождения поздравить.

Очередной приступ тихих рыданий в плечо, потом Света сама отстранилась, как-то естественно взяла его за руку и повела за собой внутрь темной квартиры. Слишком естественно, наверняка не думая о том, что воспоминания чуть не придавили его к бетонному полу лестничной площадки.

В коридоре она слегка обернулась и приложила палец к губам. Во всей квартире было темно, только на кухне горел свет. Туда Света его и затянула, закрыв за ними дверь.

– Ляля спит, не хочу будить. – сказала она.

Ляля… Племянница, которую Рома никогда не видел. Стыдно. Знал о рождении, но злился и завидовал. Нельзя завидовать чужому счастью, особенно такому, как рождение ребенка. Но он завидовал. Потому что дура Светка родила от Рэма. А не от него. Рома постарался взять себя в руки и откинуть воспоминания. Сейчас они точно лишние.

– Свет… А что случилось-то? – перебарывая неловкость спросил он.

А Света улыбнулась, одной рукой вытирая слезы со щек, а другой снова слишком естественно погладила его по щеке. И тут Рома увидел, как Света постарела. Не повзрослела, нет. Постарела! Это когда человека сминают обстоятельства, беды, невзгоды, горе, потери, страх. И лицо из юношеского очень быстро становится неподобающе взрослым. Усталая старость. Синее подглазины, морщинки, потускневший взгляд, растрепанные волосы с проблесками седины. Да откуда у нее седина в её-то годы?

– Свет? – Рома уже понял: что-то случилось, что-то серьезное, и не сейчас, а раньше, до его прихода.

– Садись. – она снова погладила его по щеке. – Садись за стол. Я поставлю чай. И всё тебе расскажу. Мне некому больше. Я хотела тебе позвонить, но подумала, что ты снова трубку не возьмешь. А ты сам… Ты почувствовал, да? Ром, почему ты пришел? Скажи честно, ты что-то почувствовал? Ведь есть связь между братьями, я знаю.

– С днем рождения поздравить… – неуклюже стягивая куртку в тесной кухне, стараясь не задеть Свету, не дотронуться до нее первым, растерянно напомнил Рома.

– Наверное, почувствовал. – Света уже ставила на стол две чашки, что-то искала в шкафчиках, плавно перемещаясь и ничего не задевая, везде дотягиваясь.

Он смотрел на нее. А вот тело ее не постарело. Всё та же грация, всё та же плавность. И дело не в фигуре, хотя тут тоже придраться было не к чему. Просто у Светы была какая-то особая пластика, словно она танцевала всегда, словно порхала над гладью озера, слегка касаясь поверхности и оставляя круги на воде. Рома аж потряс головой, отгоняя от себя наваждение. Что же в этом баре для художников и поэтов ему наливали такое, что говорили, если он решился на такой отчаянный поступок, а теперь мыслит непривычными образами смотря на девушку своей мечты. На бывшую девушку своей мечты.

– Ты что, Ром? Голова болит? – участливо спросила Света.

Ну вот как у нее получалось делать всё так естественно, словно она не бросила его много лет назад, что бы выйти замуж за старшего брата. Словно они давно простили друг друга и виделись после этого каждый день.

– Нет. Ты извини. Просто мы слишком долго не виделись. И я слишком не сумел всё забыть. – признался он, а потом испугавшись своей откровенности быстро спросил: – Где Рэм?

Вечер поступков. Вечер признаний. И, похоже, вечер нехороших новостей. Лицо Светы снова дернулось, словно она сдержала порыв заплакать.

– У тебя там что в пакете? Ох, это же коньяк! Давай открывай, чай подождет. – к чашкам на столе быстро добавились две стопки. – Хоть выпью и пожалуюсь. А потом, надеюсь, усну от этого коньяка. Не сплю совсем. Наливай, Ром, и слушай. Рэм уехал работать куда-то на буровую вышку, и перестал выходить на связь две недели назад.