Завадовский с письмом отбыл к губернатору. Теперь уже Державин, разгорячившись, не хотел пойти на попятную, но тактичный, спокойный и убедительный Афанасий Степанович довёл свою нелёгкую миссию до победного конца. Дуэль была предотвращена.

Но Загряжский, как и говорил, на этом не остановился. В Петербург от бригадира к светлейшему полетели возмущённые депеши. Ситуация в Тамбове обострилась до предела. К депешам Загряжского добавились доносы тамбовских купцов о том, что губернатор превышает свои полномочия. Казалось бы, все тамбовцы должны радоваться, видя положительные изменения в жизни губернии, но довольны были не все. Гаврила Романович неукоснительно соблюдал букву закона. В крае, где до приезда Державина не было даже текстов государственных законов, это было странным явлением. Для жуликов, взяточников, с радостью безнаказанно залезавших в государственную казну, настали трудные времена. В высших кругах тамбовского общества о Державине пошли разговоры, как о человеке подозрительном, а то и опасном: бедных поддерживает, с начальством ссорится. А тут ещё, как нельзя кстати, ситуация с Загряжским. Общество разделилось на «за» и «против». Порой даже члены одного семейства бурно спорили о том, кто прав, а кто нет в этом столь стихийно возникшем противостоянии.

Пришлось вмешаться императрице.

– Гриша, – сказала она, – сделай что-нибудь, чтобы прекратить это безобразие.

– Матушка, – ответил светлейший, – что можно сделать, когда так всё переплелось?

– Ну, убери оттуда Державина. В конце концов, пусть лучше стихи пишет, чем возмущать общественное мнение.

– Он глава города прекрасный, столько, сколько он сделал, ни один градоначальник до него сделать не смог.

– Гришенька, всё понимаю, но спокойствие подданных важнее, поверь. А Гаврила Романович у нас без дел не останется. Мы всегда найдём, где ему силы приложить.

На том и порешили, и деятельность губернатора Гаврилы Романовича Державина в городе Тамбове на этом была завершена. А Загряжский успокоился тем, что не мытьём, так катаньем отомстил посмевшему ему противостоять человеку. Его девиз – только победа во всём – был подтверждён и в данном случае.

Наконец-то Парамон смог спокойно поговорить с Загряжским.

– Друг мой, – улыбнувшись и обняв поручика, сказал его командир, – даже поговорить по-дружески не дадут. Но я и так с момента твоего приезда вижу сияющие счастьем глаза. Значит, всё легло по сердцу, всё срослось. Рассказывай-ка всё подробно. Как сын мой поживает? Поговорил с ним?

Офицеры присели, и Парамон, не говоря ни слова, протянул Загряжскому письмо от Ольги. Иван сразу почувствовал серьёзность момента, улыбка сошла с его лица. Он принялся читать:

«Иван, долго собиралась тебе написать, но каждый раз не хватало духа. Так всё завертелось в наших жизнях, так всё запуталось: любовь, ревность, досада, страсть, служение Отечеству. Стало невозможно открыться друг другу, рассказать о себе и суметь остаться просто друзьями. Я виновата перед тобой за ложь, но пойми и ты меня, мной двигала досада и желание отомстить тебе, хотя бы и такой ценой. Этого делать было нельзя. Я много раз корила себя, но что сделано, изменить нельзя. Ещё раз прошу у тебя прощения. Видишь, даже и сейчас никак не могу сказать основное. Иван, Сашенька не твой сын. Он Ваш с Александрин племянник, кузен вашим детям.

Так получилось, что моя тайная деятельность на благо Отечества свела меня с удивительным человеком. Я была только в самом начале моего нового служения, в которое окунулась с головой после тяжёлых, почти невыносимых переживаний после разрыва с тобой и смерти новорожденного сына. Да, у меня был сын от тебя, Иван, которого я родила тайно, тяжело и потеряла спустя месяц после рождения. Ко всему этому, смерть отца, спустя два месяца – маменьки. Предложенная мне деятельность была для меня спасением. Без неё я не знаю, как бы перенесла такую череду потерь.