В середине дня к Загряжскому потянулась вереница миротворцев, пытавшихся унять гнев разбушевавшегося бригадира. Все удалились, не добившись хоть какого-либо мало-мальски положительного результата.

Наконец, было решено отправить на беседу с Иваном человека, известного своей мудростью, обладавшего большим даром убеждения и, вообще, снискавшего глубокое уважение в тамбовском обществе, советами которого не пренебрегал и сам Загряжский. Это был местный помещик, в прошлом известный своей славой в дворцовых кругах в качестве дипломата и советника самого светлейшего князя Потёмкина – граф Афанасий Степанович Завадовский. Графу был уже седьмой десяток лет. Пути Завадовского и Загряжского пересекались неоднократно. Они уважали друг друга за смелость суждений и решительность в поступках, а, кроме того, просто испытывали друг к другу большую симпатию. Именно этот человек в качестве последней надежды и был отправлен к Ивану Александровичу.

Загряжский откровенно обрадовался пришедшему. Седовласый, статный, с располагающим к сердечному общению выражением лица, граф отставил трость, на которую опирался, и опустился на диван. Беседа началась с интересных обоим тем: воспоминаний прошедших лет, рассказов о житье-бытье общих знакомых. Разговорились и о Григории Александровиче Потёмкине, которым оба искренне восхищались. Затем Афанасий Степанович незаметно перевёл разговор на нынешнего губернатора Тамбова и сразу же почувствовал яростное неприятие оного со стороны бригадира.

– Друг мой, а ведь Гаврила Романович очень интересный, талантливый человек, – произнёс граф.

– Так уж и талантливый, – ворчливо ответствовал Иван Александрович.

– Безусловно, талантливый, – мягко продолжил Завадовский. – Я понимаю, что творчество поэта не обязательно должно нравиться непременно всем, но, в данном случае, его талант неоспорим. А каждый талантливый человек – всегда сложная и неоднозначная личность. Иван Александрович, дорогой, надо ли так расстраиваться из-за какой-то ерунды?

– Это не ерунда, граф. Он оскорбил меня намеренно при всех, я повторяю – намеренно. Я так этого не оставлю. Вы, вероятно, слышали, что я вызвал его на дуэль. Мой вызов он принял, мы будем драться.

– Мой дорогой, Вы знаете, как я к Вам сердечно отношусь, но, поверьте, ситуация получается несколько двусмысленная. Подумайте, он ведь, действительно, не упомянул конкретно Вас. Реагируя так возмущенно, Вы невольно сами утверждаете, что сказанное Гаврилой Романовичем – о Вас. Зачем Вам нужен такой конфуз? Обратите всё в шутку. Переведите стрелки на него. Выйдете из ситуации мудрым победителем.

Загряжский растерянно задумался. Такого оборота дела он не ожидал:

– Как это сделать? Нет, ситуация зашла слишком далеко. Мы будем драться на дуэли.

– Иван Александрович, Вы боевой офицер, гордость российской армии, никто не сомневается в Вашей храбрости. Кроме того, можно ли сравнить Ваше умение владеть оружием и Державина? Кстати, Вы на чём собираетесь драться?

– На шпагах.

– Ну, вот, на шпагах. Да Вы ему сто очков вперёд дадите. Нужна ли Вам слава убийцы лучшего поэта России? Я понимаю Ваш протест, но обществом это, в основном, будет воспринято так. Дорогой мой, пока ещё не поздно, поверните ситуацию вспять. Я ведь вижу, Вы и сами согласны со мной.

– Не скрою, во многом я с Вами согласен, но я этого так не оставлю.

– И не оставляйте, голубчик, не оставляйте, только сделайте это по-умному. А сейчас напишите примирительное письмо, и я его отвезу Гавриле Романовичу.

Загряжский, немного помявшись, написал, что, обдумав спокойно ситуацию, он считает, что слишком погорячился, и принимает объяснение Державина, что тот не имел в виду именно его. Вследствие чего, готов к примирению, и на этом инцидент будет исчерпан.