И она спросила, наконец, Повара о том, что ей и правда хотелось узнать:

– А почему, скажите, пожалуйста, задерживается ужин?

– Ах, ужин?! – Возопил Повар, сверкнув на нее глазами. – Ужин?!. – Вскричал он, швыряя себе под ноги свой белоснежный колпак. – Так я и знал! Ужин! Вот, что вас волнует! Вот за чем вы сюда пришли!.

Он растоптал ногами колпак, плюнул на него и, в бессильном гневе, всадил в столешницу нож. Нож вонзился глубоко, и, пытаясь вытащить его обратно, Повар несколько пришел в себя и успокоился.

– Пойдемте, я вам покажу. – Сказал он, и, бормоча что-то вроде: «А я-то, дурак, думал… А я-то перед ней…», повел ее туда, где в дыму, грохоте и облаках пара на огромных плитах стояли огромные котлы, в которых громко булькало.

Он подвел ее к одному из них и громко крикнул:

– Эй, там!..

Из котла вынырнула голова, покрытая, как водорослями, разваренными капустными листьями, луком и кусочками моркови.

– Ну, что? – Спросил Повар.

Голова отрицательно покрутилась и снова исчезла в котле.

Со всех сторон подбежали любопытные поварихи и поварята.

– Я уронил туда свои часы, – пояснил Повар, – хорошие часы, между прочим. Подаренные мне за десять лет беспорочной службы. Там и дарственная надпись есть. И что же я теперь должен?.. Вот найдутся, и будет ужин. А пока…

Повар разочарованно покачал головой и пошел прочь, уже не глядя на Принципию и продолжая бурчать себе под нос:

– Ужин! А я-то думал… присылают всяких…

***

Принципия побоялась снова тревожить сердитого хозяина кухни и обратилась к поваренку, который, стоя рядом, вставал на цыпочки и с любопытством заглядывал в котел, в котором варилось что-то, включавшее в себя теперь дареные поварские часы и его приятеля.

– Скажите, – спросила она, трогая его за плечо, – а как мне теперь выйти отсюда?

– Отсюда? – Удивился он. Видимо, ему странной показалась сама мысль о возможности покинуть этот мир больших котлов и пряных запахов. – Выйти? – Он задумался. – А-а, кажется, знаю.

Он заговорщицки подмигнул ей и, приложив палец к губам, поманил ее к себе поближе. Она наклонилась и он прошептал.

– Пошли за мной. Только чтобы никто не видел.

Они проскользнули в облаках пара и оказались в царстве мрачных коридоров, по потолку и стенам которых шли черные, шершавые трубы, с которых капало и текло.

Они долго петляли – то ли, чтобы сбить со следа возможных преследователей, то ли ее провожатый сам плохо знал дорогу. Наконец, они остановились перед маленькой железной дверцей, закрытой на толстую щеколду.

– Вот, – сказал поваренок, – только чур, я ничего не знаю…

– Ладно, – согласилась Принципия, и шагнула во тьму…

5

Услышав за спиной грохот, Ратомир еще поддал ходу, и через миг темное чрево подворотни осталось позади. Он оказался на улице. Здесь было светло, благодаря горевшему невдалеке фонарю, безлюдно, а потому – безопасно. Можно было перевести дух и вытереть внезапно вспотевший лоб, что Ратомир и сделал. Сердце продолжало колотиться, но уже как-то иначе, чем в начале. Тогда это была тяжелая, напряженная дробь. Такую он слышал однажды в цирке перед смертельно опасным номером высоко, под самым куполом. Теперь же это был веселый, даже разухабистый, плясовой ритм. Он сделал это, он сумел, и теперь все будет хорошо!

Ну, что? Сейчас оттуда, из этой темноты появится Геркуланий и… что дальше? Искать лошадей? Что-то их там, во дворе Ратомир не увидел. Лучше всего просто пойти, найти какого-нибудь извозчика – должны же они где-то быть! – ну, и поехать, наконец, во дворец. Там их, надо полагать, давно уже хватились.

Ну, и где же он?

Ратомир вернулся к той черте, где свет фонаря резко обрывался, к входу в то место, откуда только что вылетел, как пробка из бутылки с шипучим вином. После недолгого пребывания на свету темнота показалась ему совсем уж густой и непроглядной. Но в конце этой тьмы бледно серело четко очерченное пятно – там был выход во двор, и на фоне этого пятна хорошо была видна одинокая фигура, вот только кого? Одного из этих? – и тогда, значит, Геркуланий погиб, а ему, Ратомиру, надо спешно уносить отсюда ноги. Или это Геркуланий? Но что он там делает? Почему не спешит сюда, к выходу, к свету, спасению, к нему – Ратомиру, – наконец?