– Так что же мне, идти? – Спросила Принципия.

– Иди, если хочешь. Какая разница?

Сердеция бежала, тяжело дыша, приподнимая руками юбки, чтобы не наступать на них.

– Я же тебе сказала, сиди в своей комнате. Почему ты не ждешь, когда тебя позовут? Видишь, всех уже позвали, а как же теперь позовут тебя?

– А меня уже позвали, – подумала Принципия, продолжая свой путь, – но только почему-то не туда, куда всех.

Вслед за сестрами поднимался отец. Лицо у него было усталым и озабоченным. Он окликнул ее и спросил, куда она идет.

– Вниз. – Улыбнувшись, ответила Принципия.

– А зачем? – Удивился отец.

– По-моему, меня позвали.

– Кто? А, знаю, это повар. Да, это повар. Ну конечно, это он! Это из-за него весь переполох.

– А что случилось?

– Повар сошел с ума. Он сидит и точит нож.

– Правда? И что потом?

– Когда – потом?

– Ну, когда он его наточит.

– А-а!.. – Махнул рукой Бенедикт. – Он его никогда не наточит. Я же говорю, он сошел с ума. Он точит его на своем колене. Значит, ты идешь к нему?

– Я не знаю. – Призналась Принципия.

– Ладно, передай ему, что салат он пересолил. И пусть побольше кладет чеснока в соус.

А лестница тем временем все наполнялась и наполнялась народом. И все шли вверх, только вверх.

Спешили нарядные дамы, благоухающие цветами и травами, спешили кавалеры в черных смокингах, расшитых золотом камзолах, великолепных мундирах, с шпагами и без шпаг, с бородами, усами и бакенбардами.

Но тут же, бок о бок со знатью, спешили наверх и люди более простого обличья: пихаясь и пыхтя лезли навстречу ей толстые бабы с большими корзинами – что было в этих корзинах знали они одни. Шли солдаты, возвышаясь надо всеми своими высокими киверами, с длинными ружьями за спиной и саблями на боку. Шли лакеи и горничные, мелькали поварские колпаки и фартуки, видны были в толпе матросская шапка и черная риза, украшенная большим крестом на груди.

Иногда в толпе мелькали знакомые лица: вон звенит бубенчиками дурацкий колпак Куртифляса, вот прямо на нее идет массивная и важная Марго. Увидев Принципию, Марго на секунду остановилась и, видимо, хотела ей что-то сказать, но поднимавшиеся следом не дали ей этого сделать, и, вынужденная идти дальше, Марго только улыбнулась и подмигнула Принципии. Весь ее вид говорил при этом, что ей известно что-то такое!..

Толпа становилась все гуще, и Принципии все труднее становилось прокладывать себе дорогу в этом потоке. Задние напирали, понуждая передних двигаться все быстрее и быстрее.

– Я больше не могу, – думала Принципия, – надо или подниматься вместе со всеми, или искать обходной путь. Должны же быть и другие лестницы.

Ее чуть не затоптали, пока она, на очередной площадке пробралась к двери, ведущей с лестницы в коридор. Но она сумела устоять на ногах, все еще поддерживаемая той волшебной вибрацией звука, сорвавшего, сдувшего ее с постели и бросившего вниз. И теперь она брела по бесконечному коридору непонятно какого этажа. Коридор был безлюден. Это явно было не то место, которое она искала. То место было ниже, гораздо ниже.

***

– Тут дело не в чесноке, – говорил Повар. Он и в самом деле точил нож. Правда, делал это он не на колене, а на большом точильном камне, – тут дело совсем в другом. Работать стало просто невозможно!

Он все точил свой нож, как заведенный, то и дело пробуя его пальцем и яростно сверкая глазами на Принципию. Он был высокий, тощий, черноволосый, черноглазый и смуглый, что красиво контрастировало с белизной его колпака и одежды.

Принципия попала сюда, спустившись по темной узкой лестнице до самого низа. Там она попала в узкий закуток, заваленный пыльным хламом и ящиками. Из закутка вела тяжелая, обитая ободранной ржавой жестью дверь. За нею и была, оказывается, кухня.