Поначалу кухня показалась ей маленькой, но это было обманчивое впечатление. На самом деле кухня была громадна, она представляла собой целое царство перетекающих одно в другое пространств, заставленных огромными плитами и столами, маленьких, грязных каморок, холодильников, со свисающими с крюков тушами, темных тупиков и широких коридоров.

Они с Поваром шли по этому лабиринту и Повар, блестя отточенным ножом, белыми зубами на смуглом лице и голубыми электрическими молниями в черных грозовых глазах, кричал ей, силясь перекричать адский гул конфорок, рвущегося из-под крышек пара и грохота посуды:

– Посмотрите, посмотрите, ну, разве можно что-то делать в таких условиях? Коты совсем замучили! – С этими словами он яростно пнул подвернувшегося кстати под ногу огромного рыжего кота с наглой мордой и обгрызенными ушами. Кот с ревом улетел в пустое пространство под плитой. – Эти коты хуже мух, хуже мышей, хуже людей, наконец! Они шляются, где хотят, жрут, что попало, путаются под ногами, попадают в котлы. Я бы только приветствовал это, если бы они попадали туда потрошеными и без шерсти! От них хороший навар, и в соусе, например, корнифоль они просто незаменимы. Но они же падают туда со всей своей шерстью. А в шерсти кошек есть блохи, чтоб вы знали. А от кошачьих блох бульон начинает горчить. И этого привкуса не отбить уже никаким чесноком.

Котов и в самом деле было видимо-невидимо. Они шныряли по полу, дрались, прыгали. Они отчаянно орали, когда кухонные работники, то и дело забегавшие в кухню в грязных ватниках погреться и попить чайку, наступали на них своими сапогами.

– Кроме того, – продолжал разгневанный Повар, – от котов заводятся мыши. Это давно уже подмечено – где коты, там и мыши! Я знаю, есть люди, которым нравится запах мышиного помета. Но не во всех же блюдах он хорош! И, потом, его же надо специально готовить, высушивать, а вы что думали?!

Повар пнул ногой дверь и они вошли в каморку, еле освещаемую фитильной лампой. В каморке сидела баба, тоже в ватнике. Перед ней стояла корзина, полная яиц.

– Ну, что? – Спросил ее Повар.

– Ну, дык… – отозвалась баба, взяла в руки яйцо, стукнула его о край корзины и разломила пополам.

Из яйца кубарем вывалился пушистый желтый цыпленок. Он поднялся с грязного пола, отряхнулся, злобно глянул на присутствующих и, сказав негромко, но внятно: «Скоты!..», удалился прочь, прихрамывая и нервно пожимая крылышками.

– Ага, ну вот, опять! – Отозвался Повар.

Баба тем временем продолжала крушить яйца, освобождая все новых и новых цыплят.

– Вот видите, – сказал Повар, обращаясь к Принципии, – видите! И если вы думаете, что я потворствую, что я не борюсь… если вы думаете, что я не сигнализировал наверх, не писал рапортов!.. Да хотите, я вам покажу, у меня весь кабинет завален.

– Нет-нет, что вы… – пролепетала Принципия, подавленная яростным напором Повара.

Она снова чувствовала в себе зов, и понимала, что опять попала не туда.

– А моральное состояние? – продолжал, между тем, Повар свои жалобы. – Разве, по вашему, не угнетающе действует, когда штукатурка сыплется вам на голову? Или когда в полу такие дыры, что туда спокойно можно спрятать окорок? Это, между прочим, не я ворую окорока, это они сами падают в щели. Попробуй потом достань их оттуда!

Повар долго еще повествовал о плохой тяге, о полном отсутствии вентиляции, водил Принципию в мрачные бытовки с неработающей канализацией, и показывал ей битые, пыльные стекла, обращая ее внимание на отсутствие решеток. Все это проскользнуло почти что мимо, почти что вскользь и почти не задев ее сознания. Мелькнуло и прошло. Да и было ли?..