— Бли-и-и-ин! — рычу сквозь стиснутые зубы. Откидываюсь на спинку сиденья и утыкаюсь затылком в подголовник. Прикрываю глаза, провожу ладонью по лицу, желая стереть безумные размышления, ураганом заполняющие мой воспаленный мозг.

Да к черту все! Не маленькая, сама разберётся! Но вот так хочется выпороть ее в назидание — аж ладонь чешется!

Мерное движение автомобиля по пустынным улицам навевает дремоту, организм, и без того расслабленный, впадает в легкий анабиоз. Тело словно свинцом налилось, да и муть в голове затягивает в болото беспамятства.

— Вам выходить, — еле слышно жужжит она над самым ухом; отмахиваюсь, не желая выныривать из томной дремоты. — Вы приехали, — продолжает настырно зудеть и даже рискует толкнуть меня в плечо.

С трудом разлепляю веки, смотрю расфокусированно по сторонам и ничегошеньки не соображаю. Где я, что происходит, и кто эта «божья тваринка» пытающаяся вытолкнуть меня в неизвестность?

— Мужик, выходи, давай! — Грозный бас водителя метким подзатыльником возвращает мне память.

— Ща, — вздыхаю я, собираю силы в кулак и даже шарю рукой в поисках выхода.

Не нахожу, обессиленно опрокидываюсь назад на сиденье и уже собираюсь вновь погрузиться в туман безмятежного сна, когда холодный поток ворвавшегося в салон осеннего ветра пробегает по разомлевшему телу, забираясь под распахнутую куртку и ныряя в ворот тонкого свитера.

— Пойдемте. — Тонкие, словно прутики, ручонки цепляются за мое плечо и с усилием тянут меня наружу. — Я вас до квартиры доведу, — тараторит кроха и продолжает свой нелегкий труд по вытаскиванию моей неподатливой туши из салона.

— Подожди, — торможу очередной ее порыв, лезу в карман за деньгами и, путаясь в купюрах, выуживаю несколько хрустких бумажек. — И за нее тоже, — протягиваю их водителю.

— Ага, — кивает он, быстро пряча деньги в карман.

— Пошли, — все же соглашаюсь на ее помощь, краем сознания понимая, что не доползу самостоятельно даже до двери подъезда. А ночевать на лавочке во дворе ой, как не хочется! — А ты жди, — кидаю водиле и захлопываю дверь.

Пошатываюсь, делаю шаг от машины, а незнакомка ловит меня, подставляя свое хрупкое плечико. Такая маленькая, макушкой недостает мне даже до подмышки, но уверенно закидывает мою тяжелую и безвольную руку себе на плечи. Своей ручкой оплетает мою талию и, сгибаясь, под тяжестью моего тела, словно медсестричка на фронтовом поле, тащит меня к дому. Как могу, стараюсь облегчить ей ношу, но сознание плывет, разум, устало икая, спит, а совесть вообще ушла в дальний угол и носа не кажет.

Земля качается так, что сейсмологи точно зафиксируют аномальные сдвиги тектонических плит. Шаги даются с трудом, но, превозмогая желание сесть на то, на чем стою, я все же добираюсь до подъезда, затем, минуя въедливого и все подмечающего консьержа, мы доходим до лифта.

— А ты совсем бесстрашная, да, Ромашка? — спрашиваю у девчули, подпирая спиной металлическую стену, пока кабина как-то очень уж медленно поднимает нас на нужный этаж.

— Почему Ромашка? — вопросом на вопрос отвечает она и даже не смотрит на меня, а, задрав голову, следит за цифрами этажей на табло.

Пожимаю плечами, не зная, что на это ответить. Несвязный бред крутится в голове, но в слова не формируется.

— Не знаю, — сознаюсь, подаваясь вперед и утыкаясь носом в копну ее светлых волос. — Ты пахнешь ими. — Несу полную ахинею, но это так.

Аромат, пусть не совсем ромашек, но свежих полевых цветов с искорками летнего солнца, окунает меня в какие-то теплые воспоминания детства: зеленый луг в лучах послеполуденного светила, парное молоко и бабушкины блины, обязательно с медом. А еще ромашки, много-много ромашек, в которые я падал, устав проказничать, и таращился в синее небо.