При проектировании спортивного парка в Лужниках архитектурные эксперты и политические функционеры часто ссылались на провидческий проект своих предшественников 1920-х годов[118]. Идея Красного стадиона отчетливо оставалась в памяти, поскольку в течение нескольких десятилетий после революции порождала одну из главных дискуссий советского градостроительства, в которой участвовали выдающиеся деятели культуры и политики, прежде всего – военный деятель Н. И. Подвойский, о котором упоминалось выше, театральный режиссер-экспериментатор Всеволод Мейерхольд, архитектор-авангардист Николай Ладовский, а также влиятельный в 1920-х годах деятель культуры, в прошлом профессиональный боксер Аркадий Харлампиев (1888–1936)[119]. Полифония мнений позволяет лучше представить себе их спектр, в котором – применительно к спорту – развивались ранние советские концепции тела. Последние, в свою очередь, дают представление о том, какая роль в совершенствовании советского человека отводилась градостроительству.

Для участников проектировочного процесса не было однозначно, нуждается ли Красный стадион вообще в каких-то постоянных архитектурных сооружениях, раз цель его – всеобщее вовлечение в спортивное движение: «нет зрителя, все действующие»[120], – гласил лозунг, который поначалу в значительной степени направлял дебаты. Спорили о том, отчего этой цели не отвечало бы некое открытое сооружение («амфитеатр») в естественном окружении ландшафта Ленинских гор с какими-то разве что эфемерными строениями. Аркадий Харлампиев как активный деятель культуры и инструктор спортивных мероприятий высказывался в основном против «спектакля»: спорт и физкультура представляют собой скорее соединение «природы, труда, общества», что обозначалось им также как «эмоциональный тонус»[121]. «Эмоциональный тонус» Харлампиев с его преимущественно научно-профессиональным подходом к физиологии выводил из собственных представлений о живом организме и объявлял «тонус» воспроизводством связи с природой. Поэтому он предлагал мероприятия на открытом воздухе с разнообразной программой – это должны были быть танцы, марши, хоровое пение, оживленное действо, в ходе которого шеренги участников разбегались бы по сторонам и вновь соединялись в центре[122]. Предусматривались также «аттракционы», известные еще по дореволюционным народным гуляниям – показ зверей, павильоны с кривыми зеркалами и пр. Предлагались и различные народные игры – «равновесие на ноге с картошкой», «третий лишний, к кому спиной» и что-то вроде «музыкальных стульев»[123]. При этом Харлампиев вступал в открытый конфликт с Подвойским, полагавшим, что подобные мероприятия означали бы хаос, неопределенность и мало способствовали бы укреплению дисциплины[124]. Политики его типа рассматривали стадион как место, где революция осознается как массовое движение и где в сознании людей укрепляется наглядно представленный революционный дух. В соответствии с таким пониманием требовалась некая стационарная структура, которая позволяла бы планировать направление взгляда и тем самым добиваться наиболее выразительной инсценировки представлений, а также наибольшего эмоционального подъема от увиденного[125].

Реализация проекта была возложена на основанное в 1923 году Общество строителей Международного Красного стадиона (ОСМКС). Работа над проектом продолжилась в рамках архитектурного конкурса, в котором принимали участие самые разные группы и архитектурно-художественные направления. Класс Николая Ладовского на архитектурном факультете ВХУТЕМАСа произвел на жюри впечатление своими экспрессивными проектами, благодаря чему Ладовскому предложили возглавить строительный отдел ОСМКС