При каждой встрече с братом Соскэ преследовала мысль, что это сам он возродился и оценивает собственные поступки прежними глазами. Порою это вызывало у него беспокойство. Порою – неприязнь. Может быть, судьба нарочно послала ему Короку как живой укор за прошлое, когда он, Соскэ, поступал слишком уж своевольно. Думать об этом было страшно. Что, если те же испытания выпадут на долю Короку? При этой мысли Соскэ одолевала тревога, а еще чаще становилось как-то не по себе.

Однако до сих пор Соскэ ни разу не высказал брату своего неодобрения, ни единым словом не выдал своих опасений за его будущее. Он не держался с Короку как старший по возрасту, умудренный житейским опытом человек, а вел себя самым обычным образом, поскольку безрадостное существование, которое Соскэ сейчас влачил, как бы перечеркнуло все его прошлое.

После Соскэ было еще двое мальчиков, но они рано умерли, и разница между братьями составляла почти десять лет, к тому же расстались они, когда Короку было лет двенадцать-тринадцать. В силу некоторых обстоятельств Соскэ, студент первого курса, перевелся на учебу в Киото. Короку так и сохранился в памяти Соскэ как упрямец и озорник. Тогда еще жив был отец, семья не нуждалась, держали даже собственного рикшу, которому отвели комнату в доме для прислуги во дворе усадьбы. Сын рикши, тремя годами моложе Короку, был постоянным его товарищем в играх. Однажды жарким летним днем мальчики привязали к длинному шесту мешочек из-под сладостей и, стоя под большой хурмой, состязались в ловле цикад. Соскэ увидел их и сказал сыну рикши:

– Кэмбо, возьми-ка, надень, а то получишь солнечный удар. – И он протянул мальчику старенькую соломенную шляпу Короку. Короку задело, как это брат без спросу распорядился его вещью, он выхватил у Кэмбо шляпу, швырнул на землю и стал топтать. Соскэ, как был, босой, спрыгнул с галереи и дал Короку подзатыльник. Этого случая оказалось достаточно, чтобы Соскэ стал считать Короку несносным мальчишкой.

Так и не окончив второго курса, Соскэ вынужден был уйти из университета, однако домой в Токио не вернулся, а поехал в Хиросиму, где прожил с полгода. За это время не стало отца. Мать умерла шестью годами раньше. Теперь в доме оставались наложница отца и шестнадцатилетний Короку.

Получив телеграмму от Саэки, своего дяди, Соскэ наконец приехал в Токио и после похорон занялся приведением в порядок семейных дел. Разбирая бумаги, он поразился скудости состояния и в то же время обилию долгов. Вместе с Саэки они пришли к выводу, что прежде всего необходимо продать дом – это единственный выход. Наложницу было решено отправить домой, снабдив солидной суммой. Короку временно оставался на попечении дяди. Но продать дом оказалось не так-то легко, и пришлось прибегнуть к помощи дяди, чтобы некоторое время как-то продержаться. Саэки был коммерсантом, питавшим склонность ко всякого рода спекуляциям, не брезговал никакими делами, но не раз оставался в убытке. Не менее алчный, нежели дядя, на его удочку часто попадался отец и в предвкушении обещанного ему крупного куша вкладывал в предприятия дяди изрядные деньги. Это было, еще когда Соскэ жил в Токио.

Сейчас, собственно, положение Саэки ничем особенно не отличалось от прежнего, однако он был многим обязан отцу Соскэ, а кроме того, легко приспосабливался к любым обстоятельствам. Потому он охотно взялся привести в порядок дела семьи Соскэ, который, в свою очередь, охотно передоверил дяде все, касающееся продажи дома и земельного участка. Это было как бы вознаграждением Саэки за то, что в трудную минуту он выручил их деньгами.