– Тебе что-нибудь нужно? Если не устраивает питание или врачи, мы устроим более комфортные условия. В санатории о тебе позаботятся должным обзором.

Урсула была то ли удивлена, то ли огорчена. Она могла ожидать большего от матери, но та держалась стойко, тратила все оставшиеся после бессонной ночи силы на контроль эмоций, пусть и сжималась под строгим тоном дочери. В нынешнем диалоге язвительной была Урсула, хотя слова матери, по мнению Киры, ранили отстраненностью не меньше.

– Я не сахарная, могу полечиться среди обычных людей.

Кира наблюдала за подругой, мысли атаковали её и мешались в голове. Урсула вела себя, по меньшей мере, странно. Что она успела увидеть в коме? Другой мир, который был настолько лучше этого, что вернувшись в реальность, она приняла её за иллюзию? Судя по тому презрительному взгляду, направленному в зеркало, в месте, им недоступном, она была совершенно другим человеком. И не только внешне. Её характер стал иным. Она принимала Киру за девочку на побегушках, которая постоянно вертится рядом, и не замечала её присутствия кроме тех редких мгновений, когда травмы вынуждали её снизойти до просьбы о стакане воды.

Девушка не могла винить подругу за это. Да что уж там, она даже говорила на другом языке. На языке, о владении которым Кира мечтала всю жизнь, а Урсуле было достаточно совершить безрассудную глупость, и теперь она могла без особых усилий сдать иностранные экзамены и поступить в университет за границу.

Чтобы не предаваться размышлениям о несправедливости жизни, Кира обратилась мыслями к следующей фигуре. Она и раньше встречала её маму – высокую статную женщину с высоко поднятым подбородком. Сейчас она совершенно не походила на того человека с острым взглядом ледяных глаз. «В ней все-таки жила любовь к дочери, которую она не умела выразить. А теперь уже поздно. Когда она изменилась, изменилась и Урсула» подумалось Кире.

В минуты спора девушка ещё больше напоминала отца. Кажется, теперь они говорили о чем-то действительно серьезном.

– Я не могу тебя ни в чём винить, но ты поступила ужасно по отношению к нам, – мать почти плакала.

– Если я сделала это, на то было причины! – голоса повышались, пациенты на соседних койках бесстыдно оборачивались, напряжение клубилось грозой.

– Мы уедем на некоторое время, – голос отца, ровный и не требующий возражения, констатировал факт. Он прозвучал как гром среди ясного неба. Кира придвинулась ближе к двери. Видя нетерпеливые жесты, разбитые маски и уязвимые лица она не могла не прийти на помощь подруге.

– Вы покидаете меня? В таком состоянии? Ради чего? – кажется, она была ошарашена.

– Оставляем даже в таком состоянии, потому что ты сильная девочка, – его речь носителя английского была гладкой и чёткой, но даже так Кира не понимала их беседы полностью.

– Когда вы вернётесь?

– К тому моменту ты уже будешь на ногах, и мы сможем решить что-то стоящее. Врачи сделают свою работу. Мы не можем ничем помочь. Сейчас мы нужны в другой стране, чтобы обеспечивать нашу семью всем необходимым, ты же знаешь.

Урсула поджала губы, отвернулась и неожиданно встретилась взглядом с Кирой. Та едва заметно улыбнулась и взялась за ручку двери, будто только пришла.

– Здравствуйте! – дежурная улыбка и тёплый взгляд. Работа в кафе давала о себе знать.

– Мы разберёмся с условиями твоего проживания на время, пока нас не будет. Найдём подходящих людей для помощи, – с этими словами супружеская пара вышла через неприкрытую школьницей дверь. Женщина шла первой, утирая слёзы, но её взгляд обретал былую строгость. Кире подумалось, что её лицо тоже содержало отпечаток этого дежурного, рабочего выражения: когда занимаешься разработкой вакцины против вируса, который губит сотни людей, без шанса на промедление, вряд ли вообще есть повод для улыбки. Мужчина шёл следом, и его лицо было искривлено досадой. Даже в таком взбудораженном состоянии дочь продолжала слушать отца. Наверное, он был сильным человеком, а ещё видел много умирающих людей, и это объясняло, почему вид не вполне живой дочери не мог сбить его с толку. Кира и представить не могла, какой была бы на их месте.