– Мой секретарь мистер Джордж Назаров, русский дворянин, – представила Лилиан Юрия.

– Очень приятно, Мехмед, – турок пожал протянутую руку.

В обставленной по-европейски гостиной на одном из диванов сидела хозяйка дома. Трудно было определить ее возраст, настолько искусно она была накрашена. Запах духов был по-турецки приторным.

– Рада видеть у себя дорогих гостей. Мое имя Эминэ, – сказала она по-французски, пожимая по очереди руки Лилиан и Юрия.

Их усадили за круглый стол. Служанка принесла кофе в крошечных чашечках из прозрачного фарфора и вазу со сластями.

После кофе все, включая хозяйку, закурили.

– Вам нравится Стамбул, мисс? – спросила она американку.

– О да, чудный город, Эминэ-ханум! Столько исторических памятников, которые производят сильное впечатление. И какая изысканная кухня! Впрочем, я могу наблюдать здесь только за жизнью европейцев…

– …которые завладели нашей столицей, – охладила ее пыл хозяйка.

– Турецкий народ скрывает свой быт от чужих глаз, – продолжала Лилиан, пропустив реплику мимо ушей. – Законы Корана…

– Если бы их не было, мы бы погибли как народ, – вставил Мехмед.

– Вы гостите в прогрессивном доме, – увела разговор в сторону его мать. – Я получила европейское образование, мой муж был врачом, учился в Париже. Как вдова, я чувствую себя свободной женщиной, но, выходя на улицу, все же надеваю чадру. Родственники осуждают меня за эту двойственность, но сын вполне понимает.

– Значит, вы одобряете эмансипацию женщин? – обратилась Лилиан к Мехмеду.

– До известного предела и с учетом наших законов. Мы не допустим, чтобы нашими женщинами торговали, как европеянками. Вы понимаете?

– Понимаю, – кивнула Лилиан, – в вас говорит национальная гордость. Но чем можно оправдать феномен многоженства?

– А разве ваши мужчины не многоженцы? Разница лишь в том, что мусульманин обязан содержать всех своих жен и детей, а европейцы гуляют тайно, – горячо возразил турок.

– Вы правы. Это, пожалуй, более нравственно, хотя не очень приятно для женщин.

– Гаремы сохранились только у султана и его визирей, – сказала Эминэ. – Это, считай, конченые люди. Молодая Турция там – в Анатолии, у Кемаля. Скоро повстанцы придут сюда, и Кемаль прикажет женщинам снять чадру. Мы охотно это сделаем.

– Как вы думаете, чем отличается турецкая женщина от европеянки? Я читала «Азиадэ» Пьера Лоти и «Человек, который убил» Клода Фарера.

– Забавные романы, – иронично улыбнулась хозяйка.

– По-вашему, образы турчанок в них неправдивы?

– Сплошной вымысел сторонних людей.

– Почему же вымысел?

– Потому что автор – европеец, он не мог знать ни одной турчанки.

– Разве Азиаде не является художественным слепком с живой женщины? А любовь капитана у Лоти? Неужели ничего такого не могло произойти?

– Мне жаль вас разочаровывать, мисс, но дама, ставшая прототипом героини романа, на самом деле была француженкой, жившей в Стамбуле с детских лет. Она обманула влюбившегося в нее Лоти. Я ее хорошо знала. Бедняга Лоти умер, так и не узнав правду. Близость с европейцем для турчанки невозможна, так как, по закону Корана, за это ей грозит смерть. Продолжайте писать романы, оперы и даже ставить балеты о нашей жизни, мы будем их читать, слушать, смотреть и умиляться сентиментальными сюжетами, но мы не узнаем в них себя, так как это не мы, а ваши фантазии о нас.

Лилиан казалась озадаченной, но не хотела сдаваться:

– Вы тоже любите и страдаете, разве не так?

– Конечно, но по-своему.

– Как жаль, что я не мужчина! Я попыталась бы разгадать тайну турецкой женщины.

– Вы ее не разгадаете, пока на женщинах чадра.

– А вдруг, когда вы ее снимете, исчезнет вся прелесть женщины Востока?