За двойными стеклами темнел двор, полный мокрой земли, и виднелась огораживающая этот двор часть забора.

Шумер поежился, стукнул по столу подушечками пальцев и решил топить печь.

Несколько сухих поленьев с прошлого года ютились здесь же, на жестяном, набитом на половицы языке. В банке из-под кильки лежали спички.

Шумеру до сих пор было удивительно, как это на втором этаже поместилась печь. В детстве ему все хотелось сходить вниз и посмотреть, является их печь продолжением соседской, с первого этажа, или все же представляет собой самостоятельный агрегат. Но он так что-то и не собрался. По сей день – тайна великая.

Печь была узкая, ступенчатая, лежать на ней было нельзя, но Шумер помнил, как на ней сушились мокрая от снега одежда, варежки, валенки, шапки. В узком пространстве между печью и стеной хранились в полотняных мешках сухари и сухофрукты, а на подвешенных к потолку жердях бабушка часто развешивала полотенца и короткие простынки.

Сложив в печной зев три полена, он вернулся в коридор, собрал газеты, затолкал к поленьям растопкой, открыл дымоход. Огонь разгорелся быстро. Печь защелкала, задышала, где-то в глубине ее что-то звонко сместилось. Не кирпич ли вывалился? Шумер подождал, не обрушится ли вся печь вниз, затем закрыл заслонку, вздохнул и, прихватив эмалированное ведро, пошел за водой.

Воду надо было набирать на колонке.

Спускаясь по лестнице, он думал, неужели живущие здесь старики и старухи так же ходят с ведрами? Тяжело ведь. А если помыться надо? Постирать? Таскают по пять-шесть ведер? Или не стирают и не моются? Нет, он помнил, как они с отцом каждую пятницу шагали по черной, угольной улице в баню и – спустя помывочный час – обратно, помнил, что горячая, особенно летом, была не всегда, а еще – что дни чередовались – мужские и женские.

Но ведь не всегда можно дождаться до пятницы. Пришел грязный и ждешь, о штаны ладошку вытираешь? Ау, пятница.

Старухи сидели на лавочке, будто прибитые.

– Бабушки, – обратился к ним Шумер, – а как вы воду здесь набираете?

– А к колонке ходим, – отозвалась та, что еще перекрестилась, не узнав его. – Ты иди, милок, через улицу, там красный сарай…

– Бордовый, – перебила ее другая, подозрительная старуха.

– Красный, – не согласилась первая. – Ориентиром там еще ларек заколоченный, к нему иди, а с обратной стороны сарая колонка как раз и будет.

– Я знаю, – улыбнулся Шумер.

– Так и чаво тогда спрашиваешь? – ворчливо отозвалась третья старуха.

Они были похожи на трех древних сестер, у которых когда-то, за глаз, выведал дорогу к Медузе Персей. Грайи, вспомнил Шумер, их звали грайи.

– Я хотел спросить, – сказал он, – как вы-то воду берете? Ее тут не развозят?

– Милок, – сказала первая старуха, – кому оно надо? Мы вот с Ириной Трофимовной и Анной Викторовной по очереди с бидончиком трехлитровым на колонку ходим. Петр Петрович из третьей с баночкой ходит, а Светлана Павловна из восьмой с бутылкой из-под лимонада. Андрей Федорович из шестой, он помладше, правда, бывает, и с ведром. Только лежит потом дня два в лежку.

– Ясно, – сказал Шумер. – Я могу принести, если кому надо.

Старухи уставились на него.

– Это как?

– Мне не трудно, – улыбнулся Шумер. – Если в каждую квартиру по ведру, то всего шестнадцать ходок. За час управлюсь.

– У нас три… две квартиры-то пустуют, жильцов давно не было.

– Значит, четырнадцать ходок, – сказал Шумер. – А если найдется еще одно ведро, то и по два можно каждому.

– Ох, – сказала одна старуха. – Постой-ка, милок.

Поднявшись с лавочки, она зашаркала к подъезду. Вторая старуха, сбив пуховый платок с седых волос, отправилась за ней следом.