«Ну и слава богу, – думала баба Дуся. – Это самое главное. Чего еще мне надо? Буду ждать».

– И потом, сколько тебе годов-то уже? – опять услышала баба Дуся надтреснутый голос Зинки.

– Да уже…

– Во-во. Ты уже и сама, небось, забыла. А я вот моложе тебя лет на двадцать, а может, и больше, и тоже хворая-прехворая. Не ровен час, того… – Она картинно закатила маленькие черные глазки к самому потолку. Потом, громко кряхтя, встала, застегнула телогрейку. – Ну да ладно, пойду я. А ты… Это… Если что, скажи – мы мигом с твоим огородом управимся…

Баба Дуся маясь пролежала весь день. Ночью ей приснилось, что кто-то открывает дверь в дом. Она боязливо встала, тихо подошла и только протянула руку к двери, как та грохотом открылась и в дом ворвалась холодная, черно-непроглядная тьма, сразу поглотившая ее…

Старушка в ужасе проснулась, перекрестилась и прислушалась. Вокруг было тихо. Лишь за окном завывал ветер, да постанывал старый, уже давно отживший свой век дом.

Утром баба Дуся решила ехать к доктору, в поселок. В это время как раз туда должен поехать на своей машине Петька, деревенский шофер.

Старушка накормила Матрёну, двух своих беспокойных кур, переоделась в чистое белье, надела старую вязаную кофту, завязала в платочек деньги.

– Ну, с богом. – Она перекрестилась, закрыла дверь на замок и охая спустилась с крыльца.

Деревенская улица была пуста. Разбитая дорога, изрытая ямами, шла мимо покосившихся заборов и старых домов. Кое-где встречались слепые, заколоченные окна. Тропинки вдоль домов заросли сорняком и темным репейником. Всюду лежала неубранная листва. Птиц было не слышно. Лишь несколько одиноких ворон кружили над деревьями, что-то высматривая на земле. Около дома Митрича старушка почувствовала, как потянуло печным дымком, за забором послышалось кудахтанье кур и лай собаки.

– Здорово, соседка! – Из-за забора показалась нечесаная голова под мятой, со сломанным козырьком фуражкой. – Куда бежишь чуть свет, гоголь-моголь?!

Дед Митрич, прозванный за свою любимую присказку «Гоголь-моголь», когда-то ходил на судах по морям и океанам, много чего видел на этом свете, а после ухода на пенсию поселился в деревне, подрабатывая местным почтальоном. Жену он давно схоронил, детей у них не было. Часто его радостные глаза улыбались то ли от похмелья, то ли от хорошего настроения. А может быть, сразу и от того, и от другого.

– Здорово, сосед, – приветливо улыбнулась баба Дуся. – Гляжу, а ты все молодцом!

– А как же, гоголь-моголь! – Дед открыл калитку, вышел на дорогу. Он молодецки сдвинул фуражку на левое ухо, засмеялся, хотел что-то еще сказать, закашлялся и несколько минут жадно ловил ртом воздух, прижав руки к груди.

– Эк тебя скрутило-то, – вздохнула старушка, – и дыхнуть не можешь. Постучать, что ли?

– Ничего, – наконец отдышавшись, прохрипел Митрич. – Если настрой душевный есть, то все и так поправится…

– Так-то да, – задумчиво ответила баба Дуся, – только где его взять-то, настрой этот…

– Где взять, говоришь? – хитро посмотрел на нее Митрич и почесал свою густую седую щетину. – А давай я тебе гоголь-моголь сделаю! Первостатейный коктейль! Бывало, пробовал я его в разных странах. Только ром-то у меня давно вышел, но ничего, я тебе своего коньячку добавлю…

– Да куда мне, – замахала руками баба Дуся, – и так дышать нечем…

– Ну, если напиток тебе не в радость, Евдокия Дмитриевна, – вдруг радостно воскликнул Митрич, – тогда посмотри на себя! – Жива, здорова? Голова, руки, ноги на месте?! Так или нет, я тебя спрашиваю?!

– Так, так, – торопливо закивала баба Дуся.

– Вот! Что и требовалось доказать! – Дед довольно покрутил свои жесткие, торчащие в разные стороны усы. – Так чего же горевать?! А глянь, какая кругом красота! – Он поднял руку к небу. – Ты посмотри, посмотри, какое раздолье! А вода наша родниковая! – Митрич кивнул на рядом стоящий колодец, – Как будто на лесных травах настоянная! А какая холодная! Пьешь, а зубы так и ломит, и ломит! Прямо гоголь-моголь! Такой красоты нигде нет! Ни в Африке, ни в Америке! Можешь мне верить! Я всяко разно видывал…