Атандуир еще раз поклонился и направился отдыхать. Но и вечером наследник престола не сумел как следует поразвлечься. Да, действительно, маскарад обещал быть интересным. Любитель оргий и вина без труда влился в поток общего веселья. Однако вскоре настроение наследника было сильно испорчено. В перерыве между танцами одна из масок увлекла его в сторону. Атандуир готов был услышать ласковые, нежные признания. Но вместо этого женский голос прошептал слова, от которых кровь бешено заколотилась в висках Первого наставника ордена Черных ряс:

– Бедный Атандуир! Джездикур убил твою мать. Лучшая из жен пала от руки палача. Доказательства получишь, когда прибудешь в Аэрун.

Атандуир на некоторое время растерялся. А когда пришел в себя и протянул руку, чтобы сорвать маску с лица своей собеседницы, та уже растворилась в толпе. Найти незнакомку в общей массе стандартных одеяний и масок было невозможно. Грянула музыка. Его святейшество закрыл уши. Но не оттого, что эта музыка была излишне громкой. А для того, чтобы не слышать слова, которые эхом отзывались в ушах и в сердце: «Джездикур убил твою мать».

Эти слова Атандуир слышал не первый раз.

Темнота висела за окном на миллионах невидимых нитей. Михаил Иванович стоял у окна и молча наблюдал ее, будто пытаясь рассмотреть то незримое, что скрывалась за черной пеленой. Смирнову стало больно и тоскливо созерцать его спину – маленькую, согнутую, какую-то жалкую и безвольную. Но когда Серов обернулся, Владимир Петрович увидел совсем иную картину. Глаза гостя свидетельствовали о его внутренней силе, воле и упорстве. Губы, сжатые в тонкую линию, слегка приподнятую вправо, обозначали горькую улыбку. И в этой горькой улыбке не было ни капли обреченности. А выражала она, скорее, нежелание мириться с тем, с чем до сих пор смиряться приходилось.

Наконец Михаил Иванович прервал молчание и продолжил говорить:

– Да, я считал, что у меня…у нас… есть время. Но теперь я понимаю: времени почти нет. Надо немедленно принимать решение и что-то делать. И сделать это должны мы с вами. Больше некому. Во всяком случае, в этом городе мне неизвестны люди, которые смогут это сделать за нас. Хотя, может быть, такие люди и существуют. Я понимаю: вы можете мне не верить или просто считать сумасшедшим. Но я-то знаю, что вы сами давно уже… ну, давно уже… поняли все. Ведь так? Помните тот наш ночной разговор? Вы же сами… сами начали его. Рассказали об Атлантиде. О том, что жили там. Только я… я, может быть, шагнул чуть-чуть дальше вас в допущениях. Вы допускаете то, что живете не первую жизнь на Земле, допускаете, что прошлое влияет на нас. А я… я сообщаю вам, в принципе, простую вещь. О том, что все взаимосвязано. Я же помню ваш рассказ о Реке Жизни. Для Небес не существует времени. А это значит, что нет ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. А это значит, что мы… Улавливаете мою мысль? Мы можем своими поступками и мыслями не только определять будущее, но и влиять на прошлое. Улучшая настоящее, мы обязательно улучшаем будущее, а значит… значит, мы должны улучшать и наше прошлое. Ведь понимаете, дорогой мой, без хорошего прошлого не может быть хорошего будущего. А если вообще не было никакого прошлого, то… понимаете? Понимаете? Тогда нет будущего. Ничего нет. Это же так просто! Вы со мной согласны? Значит, прошлое надо тоже беречь.

Владимир Петрович приложил руку ко лбу и взмолился:

– Михаил Иванович! Уважаемый! Подожди, дай передохнуть, у меня в голове каша от твоих рассуждений.

Он сходил на кухню, принес из холодильника початую бутылку коньяка, достал из шкафа две рюмки и наполнил их.