Вернувшись домой, я нашла там большую компанию. Повидаться со мной собрались почти все мои милые родственники. Не было только Карла с Валерией, улетевших на «Гране». Семейство Цветановых-Флорес (папа, Виктор с Афиной и две их дочки, Фиона и Диана), барон Максимилиан Александр, разросшийся клан Древичей – Лаура с мужем Стефаном, их сыновья Макс и Юлий, мама Стефана – моя восхитительная подруга, космопсихолог Камелия Древич с сэром Колином Маклеодом (дедушкой нашей Афины)… Сезар тоже явился, привезя с собой Антона Карла – сына Валерии. Мальчик учится в школе при Тиамуне, а живет в профессорской резиденции с Сезаром, который считает его приемным сыном и радуется, когда тот зовет его «папой». Настоящий родитель Антона Карла – наш бывший сосед, доктор Тадди Уайтфилд-Маккизи – с сыном видится редко, у него другая семья, он работает директором медицинского центра и почти не бывает у родителей, Мери и Джона.

«Доченька!»… «Мама!»… «Abuelita!»… «Liebe Julia!»

На меня набросились любящие родственники всех возрастов, темпераментов и мастей, взахлеб поздравлявшие меня на нескольких языках.

Я даже не поняла, по какому поводу столько восторгов.

«Юленька, ну ты совсем заработалась!» – ласково упрекнул меня папа и напомнил: «По земному календарю сегодня – седьмое июля!»

Ах, да. День рождения. На Тиатаре это – условность, тут другая продолжительность года и суток, другой календарь, и седьмое июля непринужденно плавает по здешним месяцам, останавливаясь, где ему заблагорассудится. В моем возрасте отмечать день рождения, радуясь каждому прожитому году, либо уже слишком поздно (я давно не ребенок, торопящийся сделаться взрослым!), либо пока еще рано (после восьмидесяти, наверное, снова станет уместно).

«Ой! Спасибо, что не забыли!» – поблагодарила я, переобнимав и перецеловав всех собравшихся.

По случаю прекрасной погоды столы накрыли на свежем воздухе. Никакой чинной трапезы с сакральными ритуалами, мы же не уйлоанцы! Правда, нас с папой усадили на почетные места под развесистой мараджикой, притащив из гостиной удобные мягкие кресла. А все остальные довольствовались складными стульями, табуретками, надувными пуфиками или собственными ногами: можно было брать еду и напитки с подносов, наполняя тарелки по мере надобности, и свободно располагаться, где кому нравится.

Папа поднял тост в мою честь, назвав меня невероятным подарком судьбы, своей радостью, гордостью и опорой (да не обидится Виктор! Но брат не обиделся, он привык, что я – старшая, и всегда пробиваю дорогу для прочих).

Строгого порядка в тостах не предполагалось, периодически кто-то что-то произносил, дети даже устроили маленький самодельный концертик, исполнив под руководством Сезара самбу с припевом «Аллилуйя, Юлия!». Сезар великолепно поет – у него настоящий оперный баритон! – и виртуозно владеет гитарой, которую привез с Арпадана, где работал до приглашения в Тиамун.

Опасаясь, что звонкие вопли четырех веселых подростков и лихие аккорды гитары Сезара вызовут недовольство соседей, я кинула взгляд за ограду. У нас на улицу обращен не глухой забор, а густая живая изгородь, в которую встроена кованая калитка.

За узорной решеткой застенчиво притаилась девочка, смотревшая на наш веселый бедлам с любопытством и тихой завистью.

Это была Мариассоль Кан-Жиро, дочь профессора Лори Кан и ее супруга, профессора Альфреда Жиро. Они жили наискосок от нас, на углу ближайшего перекрестка. Мои отношения с Лори Кан – очень давние и непростые. Уважение – да, дружба – нет. Я когда-то училась у Лори, а потом она попыталась сорвать защиту моей магистерской, фактически обвинив меня в плагиате – вернее, в том, что я написала текст под диктовку научного руководителя. Ульвен объяснил мне в весьма доверительном разговоре, что Лори отчаянно ревновала меня к нему (у них в ранней юности был неудачный роман!) и считала «магистра Цветанову-Флорес» его креатурой и бледной посредственностью. Сильно спорить не буду: ученый я – так себе, предпочитаю не строить мудреных концепций, довольствуюсь прагматическими материями. Однако мой профессионализм – вне сомнений. Как переводчик-синхронист я долгое время считалась вне конкуренции (сейчас не рискну состязаться с молодежью: давно не практиковалась). В педагогике мне удалось внедрить собственный метод. Мысли, приемы, стиль изложения в моих опубликованных текстах – оригинальные, их не спутаешь с незабвенной манерой Ульвена…