Остановился уже я. Как это «за кого-то»? Насчёт Кохи я мог не беспокоиться, Ната на него и не взглянет, но вот загадочный кто-то…

– Ты что пристал? – рассердился я. – Пусть её за кого хочет. Да. Какая мне разница? Ната не моя девушка. А кто он, этот «кто-то»?

– Понятия не имею.

– Тогда пошли, нечего стоять, – сказал я и остался на месте.

– Ага, испугался! – захихикал очень вредный брат. – Будешь потом спрашивать «которая»?

– Мы просто дружим, – отчеканил я и взялся за калитку дома, где снимал комнату Чудила. – Не открывается, – пожаловался я хохочущему Рики. Пошарил с той стороны рукой и заявил: – Задвижку переставили. Странно. Калитку перекрасили. И переделали. Где должен быть замок теперь петли. Что смешного?

– Гав, – сказал Чудила с той стороны и положил на калитку перед моим лицом мохнатые лапы с когтями и разинул прямо перед моими глазами здоровенную розовую пасть. Калитка задрожала и застучала под огромной тушей.

Мама моя! Как я улепётывал – это надо было видеть!

Наконец я остановился и оглянулся. Совсем загнувшийся от смеха и запыхавшийся от бега, Рики ткнулся головой мне в живот.

– Батюшки! Что это было? – прохрипел я, пытаясь выцарапать из горла бешено колотящееся сердце и вернуть его на место.

– Ты ломился в чужую калитку, а потом удирал, и пробежал мимо поворота. И всю дорогу меня тащил за шкирку, – повизгивая от восторга, рассказал мне Рики. – Ты оторвал мне воротник!

– Ой! Ой! – выкрикивал я, разглядывая кусок его рубашки в моей руке. – Кто это гавкнул? Собака? Не может быть!

– Коза, – сказал Рики.

– Коза? Не Чудила?

Мальчишка вообще сел в пыль и уткнулся мне в колени. Только и было слышно: «Ох!» да «И-и-и!» Тем временем я отдышался, огляделся и понял: действительно ломился не туда. Собачья морда до сих пор виднелась над чужой калиткой. Пёс жалел, что не успел откусить мне руку или хотя бы нос. Поставив рыдающего от смеха братца на ноги, я довёл его до нужного поворота, доволок до Чудилиного дома и затолкал во двор.

Увидав нас на пороге своей комнаты, Петрик запричитал откуда-то из её глубины:

– Эй, Миче, что с ребёнком? Рики, ты упал? Ты подрался?

– Ага. С Миче, – простонал ребёнок и брякнулся на коврик.

– Потерял сознание, – подскочивший Чудила схватился за голову. За Рикину. – Бедненький! Что с тобой?

Пыльный, исцарапанный, с оторванным воротником, стонущий на коврике, Рики вызвал у Чудилы желание немедленно бежать за доктором.

– Стой! – взвыл я, доведённый до предела. – Это у него от смеха. Не видишь, что ли?

Знаете, это, конечно, не правильно, но что поделаешь, так уж я устроен, что сужу о людях сперва по их отношению к Рики, а потом по всему остальному. С этой точки зрения Петрик достоин самого большого уважения и самой преданной дружбы с моей стороны. Мы познакомились года за полтора до рождения моего очень младшего брата, и, право, было умилительно видеть, как Чудилка нянчился с Рики, просто как я. Петрик почему-то близко к сердцу принимал мой страх за маленькое существо, он никогда не говорил, что это ненормально. Он умел успокоить мою тревогу за Рики и тревогу родителей о моём психическом состоянии. Ему я доверял разделять со мной мои заботы, потому что он искренне любит младшего Аги, невозможно это не почувствовать. Рики платил ему такой же беззаветной любовью и, подозреваю, что считал Петрика чем-то вроде меня номер два. Оба мы очень тосковали, когда Чудилкины родители, закончив в Някке за каникулы свои дела, увозили его в родной город, в школу. Мы писали ему без конца, и не могли дождаться очередного его приезда. Но сейчас мне было не до нежностей.