На следующий день Аня проснулась, когда только начало светать. Все еще спали. Она вышла из палатки. В костре еще теплились угли. Взяв два тлеющих уголька, прижала их друг к друг и слегка подула. Как будто обрадовавшись, они зарделись жаром, и между ними вспыхнуло слабое пламя. « Все как у людей», – подумала Аня и поместила угольки в центр кострища. Положила несколько сухих не- толстых веток, и через несколько минут разгорелся такой жаркий огонь, что пришлось отойти на пару шагов. Она чуть не наступила на отрезанные головы и внутренности, оставшиеся после разделки туши. Сюда же вчера бросали обглоданные косточки поросят.

Услышав треск костра, народ начал просыпаться и вылезать из палатки. Пока собирались, Аня натопила снег в самом большом котелке. Когда снег растаял, мужики потянулись за водой. «Видно, выпито немало – будет враг разбит», – вспомнила она слова шуточной песни про Куликовскую битву и даже улыбнулась.

Собирались уже не так быстро, как вчера, и уже не так бодро шли. Аню не оставляло какое-то плохое предчувствие, но она это списала на свою впечатлительность. Тем не менее попросилась идти в центре группы. «Попробуй, если тебе так спокойнее. Устанешь – перемещайся в хвост», – сказал ей старый врач и зашагал рядом. Мужик, который нес карабин, сначала шел впереди, протаптывая дорогу, но, сменившись, оказался в хвосте. Не прошло и десяти минут, как сзади раздались крики «Осторожно!», потом мат, потом выстрел. И, когда все оглянулись, первое, что они увидели, это тело охотника, подброшенное метра на два. Врач, который шел рядом с Аней, схватил ее поперек туловища и метнулся к ближайшему дереву. По краям леса ветки у сосен растут ниже и сами сосны разлапистые. Ему удалось практически закинуть Аню на нижнюю ветку, но не хватило буквально секунды, чтобы залезть туда самому. Огромный секач впечатал доктора в ствол сосны, и было слышно, как хрустнул позвоночник. Еще не осознавая, что происходит, Аня смотрела, как стая кабанов, сбивая с ног людей, своими клыками вместе с одеждой вспарывает им животы и начинает свою кровавую трапезу. Отовсюду неслись крики боли и ужаса вперемежку с хрюканьем кабанов. Аня зажмурилась, чтобы не видеть этого кошмара, но заткнуть уши она не могла.

Через полчаса, когда крики и стоны людей умолкли, Аня попробовала открыть глаза. Кабаны с окровавленными мордами лежали рядом со своими жертвами и, похоже, не собирались никуда уходить. Умом Аня понимала, что это не сон и даже не кино, но принять душой то, что она видела и слышала, было невозможно. Тем не менее она почувствовала, что начинает замерзать и, собравшись с силами, попробовала залезть повыше, на другую ветку. Стараясь не смотреть вниз и не привлекать внимания животных, Аня сначала размяла уже затекающие мышцы, затем медленно развернулась к стволу дерева и полезла выше. Там ствол, раздваиваясь, принимал форму вилки, где можно было сидеть или даже подремать немного, привязав себя к дереву. Анин небольшой рюкзак всё еще был на ней. Закрепившись на развилке сосны, она вспомнила, что взяла из дома теплые меховые варежки, достала их и надела поверх перчаток. Через несколько минут руки согрелись и уже не мерзли. Правда, время от времени приходилось разминать ноги и спину. Мозг тоже начал возвращаться к действительности. Но это было не сознание, а скорее всего защитная реакция на шок от происходящего. Первая мысль появилась, когда Аня посмотрела на то, что осталось от ее наставника Владимира Михайловича, которого все называли «Михалыч», а Аня -дядя Вова. Он был учеником ее деда и другом детства ее отца. Это под впечатлением от его рассказов о спасательных рейдах, о том, как они с его коллегами вынимали людей из-под завалов после взрывов и землетрясений и возвращали к жизни, она решила стать медиком – спасателем. Сейчас, глядя на знакомое с детства лицо, Аня впервые не увидела дядю Вову. Его глаза были открыты, но самого его там не было. Глаза – зеркало души, и её там уже не было. Она видела лишь разорванное тело – бывшую одежду для души, в разорванном зимнем комбинезоне – бывшей одежде для тела.