С вальяжной неохотой я едва передвигаюсь по салону пассажирского «боинга», пока не замечаю загоревшуюся кнопку вызова бортпроводника. Если еще кто-нибудь спросит, когда будет обед, я выпрыгну за борт. Ладони становятся влажными – как же не хочется подходить к пассажиру. На подготовке бортпроводников учили, что реагировать нужно быстро, иначе неизбежна внештатная ситуация. Итак, я ненавижу оказывать первую помощь, но, пока никто в рейсе не умер, поторапливаюсь к пассажиру на тридцать четвертый ряд.

Туман из белых облаков окутывает наш самолет. В салоне довольно тихо, пассажиры на своих местах. Аметистовый шарф снова сдвигается на шее. Поправляю приятную телу ткань и глухими шагами иду по самолетному ковролину. Брюки ровного силуэта облегают ледяные ноги, а заправленную рубашку бледно-фиолетового цвета хоть выжимай от влаги. Все из-за того, что я никогда не умела быть услужливой. И как только меня угораздило здесь оказаться!

Щеки царапает прохладный кондиционер. Обнаруживаю единственного пассажира на тридцать четвертом ряду.

– Чем могу помочь? – врываюсь в чужое пространство и выключаю надоедливый фонарь.

– А вы не торопитесь подойти. Знаете, сколько я жду? – Недовольный тон сбивает с толку. Парень смотрит на свои наручные часы. – Почти десять минут.

Самолет пять минут как выровнялся после взлета, еще куча времени до снижения. Я могла и не торопиться.

– Прошу прощения, но сейчас я была занята первостепенными задачами.

Только какими? Надо подумать.

Интересно, если он пожалуется на медленное реагирование, какое наказание за это ждет стюардессу?

Парень вытягивает длинные ноги, а потом неторопливо поворачивает голову. Раздраженный взгляд не остается без моего внимания.

– А вас не учили на подготовке, что пассажиру может потребоваться медицинская помощь? На рейсе 260 никто не заметил умершего в кресле, верно?

Я знаю, о чем он говорит. Об этом случае судачат до сих пор, несмотря на то, что прошло уже два года. В авиакомпании конкурента только на посадке обнаружили в кресле мертвого пассажира. Мужчина скончался из-за сердечного приступа. И кто знает, сколько времени он провел в таком состоянии.

На угловатом лице собеседника вижу неприятную желчь. Темно-карие глаза, в которых даже зрачков не видно, требуют подчинения. Я собираю всю смелость, чтобы не обращать внимания на высокомерие.

– Вам плохо? Могу принести аптечку.

Абсурд ситуации ясен и дураку. Пассажир жив, здоров и, как я вижу, ничего ему не угрожает.

– А вот если бы я задыхался, поперхнувшись костью от съеденной курицы? Вы бы уж точно не успели со своей аптечкой.

Я бы держалась за двадцать рядов подальше от такого пассажира. Мне и в голову не пришло бы тебя спасать.

– Мы еще не обслуживаем питанием. Вы ничего не ели.

– Или я неожиданно превратился бы в шарик после вашей еды, как тетя Мардж в «Гарри Поттере». – Парень делает загадочную паузу, я не могу удержаться:

– Не переживайте, из-за низких потолков вы бы далеко не улетели.

Как и я в тот день, когда мой план удрать в Европу не сработал. А теперь мне приходится стоять здесь и выслушивать сумасшедшего.

– Аллергия на глютен может вызвать отек органов, вы знали? Тогда авиакомпания разбиралась бы в суде из-за вашей халатности. А стюардесса, которой я сейчас все это говорю, не соизволит даже притвориться заинтересованной.

«Сколько фантазии!» – думаю я.