– Но знаете, видимо, я много не терял, не общаясь с ним. Когда мама была жива, я часто с ней созванивался. Она говорила, что Бобби совсем с катушек слетел. И жену поколачивал, и дочь, в общем, весь в отца пошел. Но я виделся с его дочерью Рози где-то год назад, мы с тех пор часто созванивались. Она примерно вашего возраста, может, чуть старше. Работает следовательницей. Преступления раскрывает. Говорят, хорошо, ее даже консультантом отправляют.

– Не сомневаюсь в ее профессионализме, – сказал Питер, стряхнув пепел, – но нам уже пора.

Привстав, он потушил сигарету о ножку стула.

– 2 –

ПИТЕР И ЭЛИС

Крики. Ужасающие, душераздирающие, леденящие кровь людские крики раздавались из кинотеатра. Так кричат в предсмертной агонии. Они просили о помощи. Нет, не так, они вопили о помощи. Пахло жареным. Языки пламени постепенно охватывали пространство уже и за пределами здания. Трава вокруг него вспыхивала в считанные секунды, и огонь расползался все быстрее и быстрее, пока не приехали пожарные. Но они приехали слишком поздно. Все что осталось внутри – лишь угли, отдаленно напоминавшие человеческие тела. Аманде и Уильяму этот внезапный поход в кинотеатр стоил слишком дорогого. Но еще дороже он обошелся их детям.

Элис Кайзер очнулась ото сна в холодном поту и села на постель. Дышать было тяжело – ощущение, будто грудь придавили тяжелым предметом, утюгом или чем-то вроде этого. Она приложила руку к груди, стала надавливать, будто делает массаж. Вроде, ее отпустило. Она встала на ноги, побрела к окну. В коридоре работал кондиционер, и в доме было прохладно, но сейчас ей нужен был свежий ночной воздух. Она отодвинула шторы, распахнула окно, высунулась и стала долго смотреть на яркую луну. Девушку до сих пор терзали вопросы: почему они не смогли выбраться оттуда? Потому что кто-то запер все выходы. А зачем кому-то потребовалось запереть выходы? Она точно знала, что это было сделано нарочно, но не могла понять зачем. И, честно говоря, не хотела понимать. Во всяком случае, сейчас ей было не до этого.

Элис спустилась на кухню, обставленную недавно купленной мебелью, которую выбирал Питер. Он не позволял сестре делать ничего, что касалось бы дома, говорил, что она чересчур небрежная и что у нее нет вкуса. Он отвечал за весь интерьер в доме после смерти родителей, за исключением комнаты сестры. Элис казалось, что обстановка на первом этаже вышла слишком темной, много черного и коричневого, за исключением кремовой плитки на полу кухни. Кремовой, как “Бейлис”. И темно-зеленый диван. Остальное было, скорее, как “Егермейстер”.

            Она стала рыться в нижних шкафах в поисках запрятанных братом бутылок. Она посмотрела в одном – пусто. В другом – тоже пусто. Заглянула на верхние полки, порылась в духовке, поискала под диваном, прочесала весь первый этаж – пусто. Этот сукин сын снова все куда-то убрал, подумала она про себя. Услышав шаги, доносящиеся с лестницы, она быстро захлопнула все дверцы шкафов, открыла холодильник, схватила бутылку воды и открутила крышку, делая вид, что пришла именно за тем, чтобы утолить жажду. Хотя, в этом была доля правды.

– Ты здесь не найдешь, – сказал Питер, прислонившийся к лестнице со сложенными на груди руками и с укоризной глядя на сестру. Элис маялась вопросами о том, как у него получается слышать каждый ее шаг в глубоком сне. Ответ был прост: он имел феноменальный слух и вдобавок к этому мучился от бессонницы.

– Не найду чего? – спросила Элис.

            Каждая подобная выходка проходила по одному сценарию: Питер все понимал, Элис все понимала, Элис понимала, что Питер понимал, а Питер понимал, что понимала Элис. Но вслух этого никто не говорил. Негласная константа.