– Я знал, что Филин вытащит, я знал…

Оз[8] из остатков роты сколотил группу эвакуации, разместил всех «трёхсотых» на носилках и волокушах и отправил их в тыл, а сам вернулся обратно. Добравшись до позиции своей роты, поднял опрокинутый взрывом пулемёт, заправил ленту, передёрнул затвор, расставил в траншее собранные ручные гранатомёты, аккуратно разложил на полке траншеи гранаты и снаряжённые магазины и стал ждать, когда наступающая цепь врага подойдёт на сотню метров.

Когда Филину доложили, что всех «трёхсотых» вытащили, но командир роты Оз остался, он сначала решил, что у парня просто снесло крышу. Такое бывает, когда отчаяние захлёстывает злостью и мозг закипает. Он бросился к рации и вызвал ротного:

– Ты чего это удумал? Ты давай выходи. Ты мне нужен здесь живым. Понимаешь: живым! Кто ротой командовать будет, если ты там останешься? Умереть мы всегда успеем, это дело нехитрое…

Ровный голос Оза прервал его:

– Товарищ Филин, я в порядке. Просто жалко оставлять такую позицию. Попробую отбиться. Мне бы патронов побольше сюда да выстрелов к «гранику»…

Он отбил две атаки прежде, чем добралась к нему посланная Филином подмога. Перебегая от пулемёта к пулемёту, он бил короткими очередями, а когда самые настырные подходили близко – работал с «граника», приговаривая сквозь зубы:

– Бессмертные, говоришь? Ну так к своему Бандере пожалуйте. Он вас заждался. На небо пожалуйте, ангелы света, на небо…

Их было немного, посланных Филиным, но это были «волки», его «волки», и когда очереди их автоматов заглушили пулемёт Оза, укры рванули назад. Ни в этот день, ни на следующий, ни даже в течение недели они больше не наступали на опорники, которые держали «волки».

И комроты, и Оза представили к орденам Мужества. Получат ли они их – никто сказать не может: у «волков» особый порядок награждения. Иной раз и по году наградные ходят по коридорам Минобороны, залёживаются, пылятся или вообще теряются.

На Филина представления ещё за Чечню где-то бродили по канцеляриям, пока не затерялись – уникальнейшие операции проводил. Такое бывает, особенно когда награда приглянулась другому. За эту войну уже больше года плутают где-то по коридорам (или закоулкам?) представления на медаль «За отвагу» и Орден Мужества.

За четырёх «леопардов» никто из его бойцов ничего не получил. За отбитые у Берховки и за Соледаром утраченные другой бригадой позиции тоже никто и ничего. И ему, и его бойцам можно за каждый прожитый на войне день по медали давать, да только тогда кризис с металлом в стране возникнет. К тому же, если так воевать, то и война закончится…

– Не до ордена, была бы Родина с ежедневными Бородино, – цитирует Филин Кульчицкого и улыбается. – Не за бронзулетки сражаемся – за Россию.

Баркаса Филин до этого не видел. Знал в бригаде многих в лицо, а вот встретить Баркаса не довелось. Слышал по связи: Баркас то, Баркас это, а вот так, глаза в глаза, воочию, впервые.

– Товарищ Филин, разрешите на три дня в отпуск.

Перед ним стоял невысокий, ничем не приметный мужик лет за сорок и выделялся лишь умоляющим взглядом. Когда обращается незнакомый боец, да ещё с такой просьбой, значит, случилось что-то выпадающее из обычной рутины.

– Ты кто, чудо природы? Позывной?

– Баркас.

– Давно у нас?

– Два с половиной месяца.

– И уже по дому затосковал? – усмехнулся Филин.

– Не в тоске дело. Надо мне, товарищ Филин, очень надо.

– Мотивируй.

Оказывается, отсидел шесть лет за ДТП[9]. Освободился, толком дома не побыл, как случилась СВО. Добровольно пошёл в военкомат, подписал контракт. Дочь толком не видел, а тут послезавтра она замуж выходит. Повидать хотел, слово родительское сказать, а то, может, и не свидятся больше.